поведение уже сейчас распространено среди российских женщин гораздо больше, чем они это признают, и это тайное скоро станет явным.

Почему российская сексуальная культура развивается в том же направлении, что и западная, – вопрос риторический: в основе этих изменений лежат общие глобальные процессы. Но чем объясняется специфика их протекания? Интересную попытку ответить на вопрос, почему сексуальный либерализм и гендерное равенство не идут рука об руку, предприняла Анна Роткирх (Rotkirch, 2004).

По мнению Роткирх, либерализм (в том числе сексуальный) и гендерное равенство взаимосвязанные, но автономные процессы.

В социально-экономическом плане западная сексуальная революция 1960–1970-х гг. совпала с общим расширением прав женщин (распространение контрацепции, права на аборт, расширение политических и экономических прав, вторая волна феминизма), наличием высокой вертикальной социальной мобильности (новые социальные группы поднимаются наверх) и общим повышением общественного благосостояния. Сексуальная революция в России (1980–1990 гг.) совпала с отсутствием заметных изменений в правах женщин, отсутствием общей вертикальной мобильности, умеренным ростом или даже полным отсутствием роста общественного благосостояния (точнее было бы назвать это разорением и обнищанием большинства населения страны. – И. К.) и с драматической социальной поляризацией. Отсюда и крайне болезненное протекание и непоследовательность сексуальной либерализации, особенно в том, что касается женщин (фактическое уменьшение женских прав, рост проституции, коммерциализация секса и т. д.).

С феминистской точки зрения, «сексуальное освобождение» в России происходит фактически по мужской программе (male agenda) – сексуальная свобода сводится к праву сказать «нет», выросшие социальные ожидания остаются неосуществленными, а наиболее популярным из выделенных Анной Темкиной сексуальных сценариев становится рыночный, когда мужчина выступает в роли спонсора, а женщина – в роли получателя и содержанки.

Наконец, с точки зрения эволюции структуры семьи, после 1917 г. Россия, по мнению Роткирх, совершила прыжок из одной крайности в другую – от большой патрилинейной и патриархальной семьи к позднесоветской малой семье с одним ребенком, в которой патриархальное мировоззрение («муж – глава семьи») сочетается с тем, что контроль за семейной экономикой и репродукцией фактически принадлежит женщине. В XXI в., считает Роткирх, российская семья развивается у разных классов в разных направлениях. Для высшего класса характерно возвращение к патрилинейной и патриархальной системе, с мужчиной в роли главного кормильца. Средний класс продолжает советскую структуру с двумя добытчиками, причем женщина имеет большое влияние на все семейные решения. В низших классах происходит маргинализация мужчин, вытеснение их на вспомогательные позиции, тогда как главную ответственность за семью принимает на себя женщина.

Некоторые суждения Роткирх кажутся спорными. Вследствие крайней поляризации постсоветского общества обсуждать динамику общественного благосостояния и вертикальной мобильности вообще, без учета положения конкретных социальных слоев и групп, вряд ли возможно. Поскольку социальная стратификация российского общества находится в процесс становления, четко сформулировать тенденции развития структуры семьи и семейного климата у разных классов тем более трудно. В сфере сексуальных отношений и ценностей многое зависит не столько от социально-структурных, сколько от культурно-символических факторов. Тем не менее эти идеи представляются весьма интересными. Из них вытекает, что внутренние противоречия российской сексуальной революции, вплоть до разнонаправленности ее векторов, не случайны и не могли не привести к большим социальным издержкам и появлению сильных попятных, консервативных движений.

Глава 14

Подростковая и юношеская сексуальность

Несмотря на свою неумытость и непричесанность, ваньки препрозорливый народ. К тому же они пустились нынче в какие-то психологические тонкости: разбирают себе на досуге не только действия, но и поводы, но и побудительные причины к ним. При таком настроении, что можно ожидать от них хорошего?

М. Е. Салтыков-Щедрин

Сексуальный мир российского подростка

Для понимания тенденций развития сексуальной культуры особенно важна подростковая субкультура, в установках и поведении подростков прощупывается не только сегодняшний, но и завтрашний день страны. О положении дел в этой сфере жизни можно судить не только по журналистским отчетам, фильмам и художественной литературе, но и по научным исследованиям.

В 1990-х гг. было проведено три крупных опроса российских подростков и юношей.

Первый опрос (в дальнейшем «опрос 1993») охватил 1615 учащихся 7–11-х классов в возрасте от 12 до 17 лет из 16 средних школ и 8 профессионально-технических училищ Москвы и Санкт-Петербурга (руководители исследования В. Д. Шапиро и В. В. Червяков, научный консультант И. С. Кон). Это был первый в истории России сексологический опрос школьников такого возраста, имевший целью выяснить общую картину их сексуального поведения и установок. Опрос проводился письменно, анонимно, на основе анкеты. Второй опрос (руководитель проекта В. В. Червяков, участник проекта В. Д. Шапиро, научный консультант И. С. Кон) был проведен в 1995 г. (в дальнейшем «опрос 1995») среди 16–19-летних не состоящих в браке юношей и девушек (всего 2871 человек) в Москве, Новгороде, Борисоглебске и Ельце на основе новой, более подробной анкеты, которая содержала вопросы об обстоятельствах сексуального дебюта, первом и последнем сексуальном партнере, общем числе партнеров, опыте мастурбации и т. д. Третий опрос («опрос 1997») проводился под руководством В. В. Червякова (я консультировал составление анкет) в начале 1997 г. как первая часть социологического мониторинга в рамках проекта по сексуальному просвещению российских школьников. Опрашивались школьники 7–9-х классов, их родители и учителя (16 школ из восьми разных регионов). После отбраковки неправильно или неполно заполненных анкет для компьютерной обработки было отобрано 4000 опросников, заполненных школьниками, 1300 – родителями и 400 – учителями (см. Chervyakov, Kon, 1998, 2000). Обобщенные результаты всех трех опросов в сравнении с международными данными представлены в книге «Подростковая сексуальность на пороге XXI века» (Кон, 2001).

В начале нового столетия анкетные исследования продолжились. В 2001 г. группой российских и нидерландских исследователей был проведен анкетный опрос 1600 школьников 10–11-х классов из 41 школы Дмитрова, Мурманска, Мытищ, Пскова и Таганрога (Ketting, Dmitrieva, Averin, 2002). В 2002 г. сотрудники Центра социологии образования РАО провели анкетный опрос 2983 учащихся 7, 9 и 11-х классов московских общеобразовательных школ (Собкин и др., 2004; Баранова, 2006). Несколько опросов было проведено в контексте изучения репродуктивного здоровья подростков. В 2001/ 2002 г. под эгидой Всемирной организации здравоохранения в рамках сравнительного международного исследования сексуального здоровья детей школьного возраста в 35 странах была опрошена и большая группа 15-летних россиян (Ross, Godeau, Dias, 2004). В 2005 г. фонд «Здоровая Россия 2020», провел большой (4967 респондентов в возрасте от 14 до 35 лет) опрос населения четырех российских областей – Ивановской, Саратовской, Оренбургской и Иркутской – по проблемам ВИЧ/СПИДа, рискованного поведения, сексуального и репродуктивного здоровья. Проводились опросы студентов университета (Денисенко, 2006) и т. д. Ценные сведения о сексуальных сценариях подростков содержат качественные исследования (интервью, сексуальные биографии) молодежных субкультур и процессов гендерной социализации (Гурко, 2008; Омельченко, 2002а; Яргомская, 2002; Пушкарева, 2002; Салагаев, Шашкин, 2004 и др.)

Хотя методология этих исследований различна, а их вопросники