Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это явно был один из наихудших дней Дэвиса.
— Быть может, здесь, в Шестом-A, мы видим только все самое нудное, — заметил Кэсл.
В комнату снова вошла Синтия с конвертом для Дэвиса.
— Распишитесь тут и подтвердите получение.
— А что в нем?
— Откуда же мне знать? Что-то от администрации. — Она взяла единственную бумажку, лежавшую в корзине «Для исходящих». — И это всё?
— Мы не слишком завалены сейчас работой, Синтия. Пойдете с нами пообедать — вы свободны?
— Нет, мне надо сегодня кое-что припасти на ужин. — И она решительно закрыла за собой дверь.
— Ну что ж, значит, в другой раз. Всегда в другой раз. — Дэвис вскрыл конверт. И сказал: — Что они еще намерены придумать?
— А в чем дело? — осведомился Кэсл.
— Вы такого не получали?
— A-а, медицинское обследование? Конечно. Уж и не помню, сколько раз меня проверяли за время службы. Это как-то связано со страховкой… или с пенсией. Прежде чем меня послали в Южную Африку, доктор Персивал — возможно, ты еще не встречался с доктором Персивалом — всячески пытался установить у меня диабет. Направили меня к специалисту, а тот нашел, что у меня не излишек сахара, а наоборот, слишком его мало… Бедняга Персивал. Думаю, связавшись с нами, он наверняка немного поотстал по части общей медицины. В этом учреждении соображения безопасности куда важнее правильного диагноза.
— Это дерьмо и подписано: «Персивал, Эммануэл Персивал». Ну и имечко: Эммануэл; это не тот, что приносит добрые вести? Они что, по-вашему, и меня собираются посылать за границу?
— А тебе хотелось бы?
— Я всегда мечтал когда-нибудь работать в Лоренсу-Маркише. Нашего человека там пора ведь уже менять. Там должен быть хороший портвейн, а? Революционеры — они наверняка тоже пьют портвейн. Вот если бы еще со мной поехала Синтия…
— А я считал, что тебе больше по душе холостяцкая жизнь.
— Я имел в виду не женитьбу. Джеймс Бонд ведь так и не женился. И потом, мне нравится португальская кухня.
— Сейчас кухня там, наверно, африканская. Ты знаешь что-нибудь о тех местах, кроме того, что сообщает нам в своих телеграммах Шестьдесят девять-триста?
— Я собрал целую картотеку ночных заведений и ресторанов до того, как у них произошла эта чертова революция. Сейчас они, возможно, все закрыты. А что до остального, то не думаю, чтобы Шестьдесят девять-триста знал половину того, что знаю о тех местах я. У него нет картотеки, да и вообще он такой чертовски серьезный — наверно, и в постели работает. Подумайте, сколько мы вдвоем могли бы списать на счет служебных трат.
— Вы вдвоем?
— Мы с Синтией.
— Какой же ты мечтатель, Дэвис. Да она никогда не выйдет за тебя. У нее же отец — генерал-майор.
— У каждого есть своя мечта. А о чем мечтаете вы, Кэсл?
— О, пожалуй, я мечтаю порой о безопасности. Не в том смысле, как понимает это Дэйнтри. А о безопасности жизни в отставке. С хорошей пенсией. Достаточной, чтобы я мог содержать и себя и жену…
— И вашего маленького паршивца?
— Да, и моего маленького паршивца, конечно.
— Не слишком-то они щедры на пенсии в нашем Управлении.
— Нет, не слишком, потому я и думаю, что ни ты, ни я не сумеем осуществить свою мечту.
— В любом случае… эта медицинская проверка должна что-то означать, Кэсл. Когда я был в Лиссабоне… наш человек повез меня в такую пещеру за Эсторилом, где слышно, как под твоим столиком плещет вода… Таких омаров я никогда больше не ел. Я читал, что такой же ресторан есть в Лоренсу-Маркише… Мне нравится даже их молодое вино, Кэсл. Право же, мне надо быть там, а не этому Шестьдесят девять-триста. Он не умеет ценить хорошую жизнь. Вы-то ведь знаете эти места, да?
— Мы провели там с Сарой две ночи — семь лет назад. В отеле «Полана».
— Всего две ночи?
— Я срочно покидал Преторию — ты эту историю знаешь: мне надо было опередить БОСС {97}. Я не чувствовал себя в безопасности так близко от границы. Мне хотелось, чтобы между Сарой и БОСС лег океан.
— Ах да, у вас ведь была Сара. Счастливчик. В отеле «Полана». С Индийским океаном за окном.
Кэслу вспомнилась холостяцкая квартира Дэвиса — немытые стаканы, журналы «Пентхаус» и «Нэйчур».
— Если, Дэвис, ты это серьезно надумал, я поговорю с Уотсоном. Предложу тебя в качестве замены.
— Достаточно серьезно. Я хочу бежать отсюда, Кэсл. Отчаянно хочу.
— Неужели тебе так худо?
— А что мы тут делаем — сидим и составляем никому не нужные телеграммы. И задираем нос от важности, потому что чуть больше других знаем про земляные орехи или про то, что сказал Мобуту {98} на ужине в частном доме… А ведь я, знаете ли, пришел сюда в поисках волнующих впечатлений. Волнующих, Кэсл. Какой же я был болван! Просто не понимаю, как вы выдержали здесь столько лет.
— Возможно, оно легче, когда ты женат.
— Если я когда-нибудь женюсь, ни за что не стану жить здесь всю жизнь. Надоела мне до смерти эта чертова дряхлая страна, Кэсл: перерывы в снабжении электричеством, забастовки, инфляция. Цена на еду меня не волнует — убивает меня цена на хороший портвейн. Я поступил сюда в надежде поехать за границу, выучил португальский, а сижу здесь и отвечаю на телеграммы из Заира, в которых сообщается про земляные орехи.
— А мне всегда казалось, что ты доволен жизнью, Дэвис.
— О да, доволен, когда немного выпью. Влюбился я в эту девицу, Кэсл. Не могу выбросить ее из головы. Вот и паясничаю, чтобы ей понравиться, и чем больше паясничаю, тем хуже она ко мне относится. Может, если бы меня послали в Лоренсу-Маркиш… Она как-то тут сказала, что тоже хотела бы уехать за границу.
Зазвонил телефон.
— Это ты, Синтия?
Но это была не она. Это был Уотсон, шеф Шестого отдела.
— Это вы, Кэсл?
— Это Дэвис.
— Передайте трубку Кэслу.
— Да, — сказал Кэсл, — я у телефона. Слушаю вас.
— Шеф хочет вас видеть. Зайдите за мной, пожалуйста, по пути, когда будете спускаться.
3
Спускаться надо было долго, так как кабинет шефа находился в подвальном этаже, в бывшем винном погребе, сооруженном в 90-х годах прошлого века для одного миллионера. В помещении, где Кэсл и Уотсон ждали, когда над дверью шефа загорится зеленый свет, в свое время держали уголь и дрова, тогда как в кабинете шефа хранили лучшие в Лондоне вина. Ходили слухи, будто в 1946 году, когда Управление завладело этим домом и архитектор начал его