Щелкнув, открылись бронзовые застежки. Олловейн едва не выдал себя в последний момент, вздохнув с облегчением.

Эмерелль улыбнулась, но улыбка была не от сердца.

— Хорошо, — сказала она, закрывая книгу.

Как он мог подумать, что сумеет обмануть ее?! Она все знает!

— Я поражена, что еще никто из хранителей знания не прибыл сюда, чтобы потребовать твою голову, Олловейн. Они придут. Я знаю их.

— И ты меня выдашь.

Ее ответ был подобен звонкой пощечине.

— Ты слишком легко воспринимаешь это, Олловейн. Я уверена, что воровкой была лутинка, а ты заступаешься за нее, потому что думаешь, будто тебе ничего не грозит. Ты ведь мастер меча! Ты неприкосновенен… Живая легенда! Справедливость может существовать только там, где нет места произволу. На этой уверенности строится все мое правление. Никто не может быть превыше закона, даже я. И поэтому я не смогу спасти тебя. Если они придут и потребуют твою голову — а они придут, Олловейн, можешь быть в этом уверен, — я буду вынуждена выполнить их требование, потому что они в своем праве. Ты ведь знал, что так будет. Почему ты сделал это? Почему вы сделали это?

— Убийца хотел получить эту книгу. Это казалось важным… — Олловейн не знал, что еще сказать. Лутинка решила украсть книгу, не доверившись ему. Должно быть, у нее были на то серьезные причины. Она не стала бы поступать легкомысленно.

— Ты сказал, убийца был игроком в фальрах. И ты долгое время разговаривал с ним. Достаточно долго, чтобы он мог разобраться в тебе. Ты не думал о том, что, возможно, он хотел, чтобы вы пришли сюда с этой книгой? Может быть, он намеревался поставить меня в эту ситуацию. Легко было понять, что ты станешь защищать лутинку. А теперь я должна казнить тебя.

Никогда прежде мастер меча не видел Эмерелль такой взволнованной.

— Ты права, повелительница. Очевидно, я попался на его удочку. — Танцующий Клинок чувствовал себя ужасно. Выхода не было. — Я казню себя сам, если ты того пожелаешь. Это избавит тебя от необходимости вершить надо мной суд.

— Как ты мог подумать, что я этого хочу? — набросилась на него королева. — Тебе нужно убраться отсюда. Хранители знания будут искать тебя здесь в первую очередь. Этой же ночью ты отправишься в Фейланвик, где собирается войско, которое выступит против троллей. Ты будешь командовать им. — Она цинично улыбнулась. — В некотором смысле это тоже смертный приговор. Твои войска безнадежно проигрывают в количестве и стратегически. Но твое появление там поднимет боевой дух. А тролли боятся тебя со времен Филангана, несмотря на то что победили там. В Фейланвике, посреди твоего войска, арестовать тебя будет невозможно. Это единственное место, где ты будешь в безопасности. По крайней мере первое время.

— И ты прикажешь казнить меня, хотя уверена в том, что я лгу тебе, чтобы защитить Ганду?

В глазах Эмерелль читалась бесконечная печаль.

— Ты теперь понимаешь, что наделал? Мое правление основывается на законе и справедливости. Если я приговорю тебя, то пролью невинную кровь и допущу, чтобы победила ложь. Но если я не приговорю тебя — а я уверена, ты до последнего будешь утверждать, что вором был ты, — это будет означать, что я принесла в жертву лутинку, чтобы спасти мастера меча. Если дети альвов так долго жили в мире, то, кроме всего прочего, дело было в непоколебимой вере в мою справедливость. Если эта вера будет нарушена, то все законы ничего не стоят. Нужно верить, что они святы, а не представляют собой лишь каплю чернил на бумаге. Поэтому я буду вынуждена принести тебя в жертву Альвенмарку, хоть в глубине души и знаю, что посылаю под меч палача невиновного. И это потрясет мою веру. Ты хорошо знаешь меня, Олловейн, и мои темные стороны тоже. Во всем, что я делала, я руководствовалась желанием защитить детей альвов. Я всегда хотела, чтобы слабые могли жить в мире, в безопасности, за щитом закона и порядка. Я вела войны, чтобы оградить нас от произвола троллей. Я продолжаю делать это даже теперь, когда кажется, что все потеряно. — Она смотрела в темноту сада. Некоторое время оба молчали. Олловейн подумал было, что молчанием королева хочет дать понять, что ему настало время уходить, но вдруг она обернулась. В глазах у нее стояли слезы, но, когда она заговорила, голос ее был тверд. — Знаешь, что самое ужасное в правлении? Что бы я ни делала, когда в конце своей жизни я оглянусь назад, я увижу огромную гору трупов. Жертв, принесенных на алтарь справедливости. А если я не принесу эти жертвы, гора трупов за моей спиной будет еще больше! Я правительница, да, но в то же время я и пленница. Верховная служительница божества, жаждущего крови! А теперь я вынуждена буду пролить твою кровь. Уходи! Уходи с глаз моих, Олловейн! Ты даже не представляешь себе, что натворил! Уходи! Найди мастера Альвиаса и скажи ему, чтобы он отыскал кого-нибудь, кто проведет тебя по тропам альвов в Фейланвик. Этой же ночью.

— Но…

Резким движением Эмерелль прервала его.

— Больше не о чем говорить. Ты свое решение принял. Отправляйся в Фейланвик и обрети достойную смерть. Теперь для тебя нет пути обратно. Если придут хранители знания и потребуют твою голову, я произнесу смертный приговор. Ты вложил эти слова в мои уста, Олловейн, и за это я тебя проклинаю! Если я не смогу вынести этот приговор, то я не заслужила быть королевой. — Краска под глазами Эмерелль расплылась, правительница плакала черными слезами. — Уходи и знай, что забираешь с собой мою душу. Твой таинственный игрок в фальрах хотел убрать с доски нас обоих, и ты по мере сил помог ему осуществить это.

(…) Ищущий правды подвергает себя опасности отыскать то, чего не хотел обрести. В этой книге я записываю лишь малую долю ужасов, которым подвергся. Слова не могут выразить то, что сделали с моим сердцем эти картины. Я был приверженцем чернил и гусиных перьев. Я имел дерзость полагать, что нет ничего, о чем бы я не смог написать, и нет тайны, которую я не сумел бы разгадать. Я потерпел поражение. Но иначе, чем предполагал. Я увидел то, чего не должен был видеть. Они не ушли от нас, сестра. Я знаю, что однажды ты прочтешь эти строки, и надеюсь, что время сделало тебя милосердной. Ты всегда была воительницей. Сколько я тебя знал, ты всегда была женщиной меча. И я знаю, что в будущем ты станешь женщиной слова, оставшись при этом воительницей. Мастерицей интриги на службе во благо всех детей альвов. Но ты доверилась артефакту, созданному для того, чтобы обрекать на погибель. Пока что он принадлежит мне, и я провел столетия, изучая возможные варианты будущего, пока не сжег свою душу в отражающей воде. Поэтому теперь я ложусь в чернильную ванну. Говорят, что смерть в том виде, который я выбрал, легче принять в теплой воде. Это должно произойти совершенно безболезненно. В чернилах я не вижу свою кровь. Я сделал очень маленький надрез, чтобы у меня осталось время привести в порядок последние мысли и предупредить тебя. Я хорошо продумал каждый шаг и изучил варианты грядущего. Я знаю, что письмо тебя бы не нашло. Поэтому я использую последние страницы своей книги, чтобы написать то, что придет к тебе так поздно. Я знаю, что ты поймаешь Кабака, моего верного слугу, прежде, чем он успеет выполнить вторую часть моего поручения. Он тебя не обманывал. Он не был вором. Я приказал ему отнести эту книгу в Искендрию — этого он тебе не скажет, — и да, я действительно приказал ему забрать себе серебряную чашу и найти способ уничтожить ее навеки. Он несправедливо потерял руку. Он потерял ее за верность. Это ожесточит его, и он станет первым мастером воровства среди лутинов, потому что решит, будто теперь имеет право делать то, за что был несправедливо наказан. Прежде чем упокоиться навеки, он станет влиятельным кобольдом, и его народ пронесет его горечь сквозь века. Но я отвлекаюсь… Конечно же, ты знаешь, как обстоит дело с лутинами. И что причиняет мне гораздо большую боль, чем маленькая ранка, через которую утекает моя жизнь, — это мое знание. Берегись серебряной чаши! Она была создана ингиз! Хоть она и не может лгать, но хочет запутать нас правдой. Она показывает тебе мужчину, с окровавленными руками склоняющегося над воином, чьи глаза кричат от страха. И ты считаешь целителя, борющегося за жизнь раненого, убийцей. Серебряная чаша всегда покажет тебе будущее, которое наполнит тебя тревогой. И она толкнет тебя на ошибки, которые ты никогда не совершила бы без своего мнимого знания будущего. Меня она довела до точки.