Когда мы, разгоряченные боем, вернулись к себе в штаб, то в этой избе не нашли ни хозяйки, ни Шуры Пляц. Оказалось, что наши женщины забились в полуподвальное помещение этого дома и там тряслись от страха во время бомбежки и артобстрела. Шура, увидев Николая и подбежав к нему, тихо спросила:

— Коля! Ты жив? Не ранен?

— Да нет! У нас, можно сказать, все хорошо. Вот только в нашем отряде двоих ранило, а в отряде у Маточкина кто-то погиб.

— Коля, — с упреком заявила Шура, — и зачем ты выбрал этот дом для штаба отряда? Ты знаешь, даже деревянные стены кое-где пробило в нашей комнате наверху.

— Но зато здесь есть нижний кирпичный этаж, — возразил ей Николай, улыбаясь. — Где бы вы с хозяйкой спасались от осколков снарядов, бомб и пуль?

— Ну уж нет! В следующий раз, Коля, я во время боя в штабе не останусь. Я пойду вместе с вами в окопы. Там хоть видно, что делается во время боя. А здесь сидишь и ничего не знаешь. Чего только я не передумала, пока вы не вернулись оттуда. Я уже думала, что вас всех там немцы побили. Такой у вас там был сильный бой.

— Ничего, Шура, мы немцев хорошо сегодня проучили. Теперь они не скоро захотят воевать с нами.

Шура была права: засевший на той высотке немецкий снайпер до самой темноты не давал нам возможности выходить во двор и на задворки. То и дело свистели пули, как только мы появлялись во дворе.

Предположение Агапоненко не подтвердилось, и уже на следующий день гитлеровцы снова показались на высотке. А 21–23 октября продолжались интенсивные налеты фашистской авиации на Черею, и противник численностью до 250 человек с тех же высоток продолжал атаковать нашу оборону. За эти дни противник потерял 38 человек убитыми, и много было раненых. Гитлеровцам не удалось выбить партизан из Череи, и, потеряв значительное число своих солдат, они перестали нас тревожить и, мало того, были вынуждены оставить гарнизон в Малых Хольневичах.

Мы тоже были сильно измотаны ежедневными атаками со стороны немцев, да, кроме того, в последних боях мы потеряли двух партизан и один был ранен. Во время налетов авиации в Черее сгорело 150 домов и было убито и ранено 20 местных жителей.

В последний день боев с гитлеровцами, когда наш отряд решил преследовать отступающих солдат противника до самых высоток и занять их, в лесном массиве недалеко от высоток взвод Захарова Петра обнаружил прятавшегося за деревьями полицая Хольневичского гарнизона. Захватив в плен, Захаров привел его в наш штаб на допрос. Агапоненко в это время в штабе не было, и допрашивать пленного полицая пришлось мне. Передо мной стоял молодой, худощавый на вид, со смуглым лицом человек в форме гитлеровского солдата. Он без всякого страха и довольно нагловато пронзительным взглядом смотрел на меня, как бы изучая, что же с ним сделают партизаны.

— Почему вы очутились в лесу один? — спросил я.

— Мне надоело воевать, и я решил сбежать из немецкого гарнизона. Хочу перейти на сторону партизан.

Мне было очень трудно судить об искренности его заявления, но я знал, что в нашем отряде есть много бывших полицаев, которые показали себя истинными патриотами нашей Родины и хорошо сражаются против оккупантов. Почему бы не поверить и этому полицаю?

Во время допроса в штабе появился Агапоненко и тоже подключился к допросу. Мы долго говорили с полицаем и решили его просьбу удовлетворить, приняв его в состав нашего отряда во взвод к Палашу. При этом командира взвода мы предупредили, чтобы партизаны тщательно следили за поведением этого полицая.

* * *

После четырехдневных боев с гитлеровцами при обороне Череи, в которых больше всего досталось нашему отряду и в которых мы израсходовали почти весь запас патронов, комбриг Гудков приказал снять нас с обороны и дать нам немного отдохнуть. К счастью, противник успокоился и больше нас не тревожил. Наступил период «мирной жизни» в Черее. В этот период мы снова стали посылать небольшие группы партизан на задания: подрывников и на заготовку продовольствия.

А в это время подпольный райком партии, пользуясь тем, что в Черее находились все партизанские бригады Толочинского района, развил активную партийно-политическую работу среди партизан и местных жителей. Активно заработал и райком комсомола. Отряды стали выпускать, кроме листовок, также стенные газеты, в которых отражалась вся боевая жизнь отрядов и бригад. Печатались также сводки от Совинформбюро. Развернулось соревнование за лучший отряд по боевым операциям против гитлеровцев.

В райкоме партии встал вопрос о росте партийных рядов среди партизан. В конце октября 1943 года Нарчук собрал всех нас, комиссаров и командиров отрядов, которые были в то время комсомольцами, провел с нами беседу о руководящей роли партии в исторической битве советского народа против оккупантов и порекомендовал нам вступить в ряды партии.

Во время этого собрания я спросил:

— Товарищ Нарчук, а как мне быть? Когда в 1942 году весной я служил в 805-м истребительном авиационном полку, то уже тогда был принят партийной организацией этого полка кандидатом в члены партии. Но тогда партийного документа мне не успели выдать, так как военные события на Северо-Кавказском фронте, где находился наш авиационный полк, очень бурно развивались, а потом я добровольно был зачислен в парашютно-десантный батальон и выбыл из этой партийной организации. Это во-первых, а во-вторых, кто нам сейчас даст рекомендации на вступление в кандидаты, если все наши члены партии, находящиеся в партизанах, знают меня, да и других товарищей, только несколько больше полугода? А как мне помнится, по Уставу нашей партии положено не менее одного года. Как же быть?

Нарчук внимательно выслушал меня и заявил:

— Товарищ Ильин, я вас хорошо понял, но в наших условиях найти ваш партийный документ будет очень трудно, поэтому я вам рекомендую, подавайте заявление вновь. А насчет партийных рекомендаций: мы вас знаем хорошо как боевого товарища, не раз участвовавшего в операциях против общего врага, поэтому мы дадим вам две рекомендации. Лично одну из них я сам вам дам, а вторую порекомендую дать кому-нибудь из наших членов партии. Третья рекомендация будет вам дана нашей комсомольской организацией.

Прошло несколько дней, и накануне Октябрьских праздников, на одном из заседаний подпольного райкома партии, я был принят кандидатом в члены партии. Меня поздравили с этим радостным для меня событием все члены бюро райкома, а также наш командир Агапоненко. В условиях партизанской жизни личных партийных документов нам на руки не выдали, они хранились в штабе бригады у Нарчука.

* * *

Еще в начале сентября Гудков попросил Агапоненко поехать в сторону Толочина и снова восстановить связи со связными в тех деревнях, которые находились поблизости к железной дороге Орша — Минск.

— Николай! Ты знаешь что? Наши подрывники что-то много стали взрывать немецких эшелонов. Может быть, они врут. Они, может быть, и сходили к железной дороге, но взорвать мину им не удалось. А потом попили самогонки у своих знакомых бабенок в соседних с железной дорогой деревнях и, ничего не сделав, пришли и доложили, что подорвали эшелон. Нам нужно как-то наладить проверку этого дела.