Кончается еще один день. Все лениво доделывают дела. Кафетерий готовит высококалорийные гурманские блюда. Десятки тысяч ворон слетаются вить гнезда в ольховом лесу. По дороге с жужжанием несется бесконечный поток машин. Однажды я видела автомобиль в форме хот-дога, но лишь однажды. Я здороваюсь с коллегами в коридорах, они здороваются со мной. Мы едем домой и смотрим очередную серию «Закона и порядка». Приходят новые «Пумы» и «Найки», начинается ленивая болтовня. Солнце встает и садится, луна растет и убывает. Кто-то прилетает из Токио или с ЕЗ с новой электронной цацкой, и все говорят: «О-о-о-о!» Люди переезжают из офиса в офис, с этажа на этаж, из здания в здание. Телевизоры в вестибюле орут, какие бы матчи лиги ни проходили. Один день похож на другой и третий. Где-то в промежутке ты покупаешь диван в магазине на пару рангов круче «Икеи», нона подушках очень скоро протирается портрет твоих ягодиц. Все старо. Ты думаешь, сколько зарабатывает твой собеседник. Он думает, есть ли у тебя фондовые опционы. Мужчина, присевший рядом со мной в кафетерии, думает, не заговорить ли со мной, а я думаю, понравился бы он мне до Итана.

Жизнь скучна, хотя могла бы быть хуже. Могла и лучше. Мы смирились с тем, что корпорация определяет всю нашу жизнь. Это плата зато, что мы не мучаемся от хронической безработицы, как богема. В ранней молодости мы хотя бы притворялись, что все понимаем, и оставляли на столах радикальные журналы. Через несколько лет все это уже не имеет значения. Ты бродишь по Интернету в поисках шуток или развлекательных wav-файлов. Качаешь музыку. Новые проекты тихо душат на собраниях. Все идеи — мертворожденные. Воздух пахнет, как пятьсот листов бумаги.

И начинается новый день.

В шесть двенадцать утра раздался звонок. Явно звонили неспроста.

— Мама?

— Итан, милый, мне нужна твоя помощь. О боже…

— Что случилось?

— Лучше не по телефону.

— Ты где?

— Я ушла из коммуны. Дома.

— Где папа?

— Грег отвез его на семинар по свингу в Сиэтле, чтобы подбодрить.

— Мама, сейчас шесть двенадцать утра.

— Итан, мне нужна твоя помощь, прямо сейчас.

— Для чего?

— Только ты мне сможешь помочь. Я не хочу говорить по телефону.

— Я не хочу вставать.

— Не будь таким лентяем.

— Я хочу позавтракать.

— Завтракают только неудачники.

— Нет, мама. Я точно знаю, что каждая семья в мире завтракает.

— Кто тебе сказал?

— Ты не кормила нас завтраком, потому что не хотела рано вставать.

— Так нельзя, Итан! У меня больная щитовидка.

Этот факт нашей семейной истории я до сих пор воспринимаю болезненно. Мы с Грегом доучились до старших классов, ни разу не позавтракав. Когда мы несколько раз переночевали у друзей, то поняли, что отказ от еды до полудня в нашей семье — отклонение от нормы. Когда мы сказали маме, что другие ребята завтракают, она заметалась как птица, случайно залетевшая в дом. После этого она пришла домой с сумкой сухих шоколадных завтраков. Плюхнула их на кухонный стол и сказала: «Вот вам! И больше ни слова о завтраке!». Мы с Грегом думаем, что получили бы магистра в МТИ или Гарварде, если бы учились не на пустой желудок. Но прошлое не воротишь…

— В тот раз, когда я тебе помогал, было хреново.

— Итан, не ругайся, прошу тебя! Я бы не звонила, если б не срочно.

— Насколько срочно? Мама шмыгнула носом. О боже!..

— Ладно, еду.

— Спасибо! Оденься потеплее и найди прочные ботинки. Ботинки? Господи…

Когда я подъехал к дому, мама загружала в автомобиль лопаты и дернорезки. Не успел я сказать хоть слово, она выпалила:

— Итан, нам нужно раскопать Тима!

— Что?!

— Что слышал. У него в куртке ключ от банковского сейфа.

— А что в сейфе?

— Не суй нос в чужой вопрос.

— Может, позвонишь Каму и объяснишь? Сомневаюсь, что он тебя поддержит.

— Я звонила. — Мама положила в машину брезентовый чехол. — Его акупунктурист сказал, что Кам в Орегоне, выкупает какой-то промышленный поселок, который пришел в упадок из-за дешевизны китайских товаров. Зато не увидит, как мы выкапываем его драгоценный новозеландский папоротник.

— Мам, а ты представляешь, как Тим сейчас выглядит?

— Не будь нюней! Неужели Интернет тебя не закалил? Кейтлин говорит, ты практически живешь на этих страшных сайтах. И вообще, я взяла пару бутылок фибриза, чтобы скрыть запах. Залезай в машину.

— Ладно, ладно, уже.

— Я знала, ты мне поможешь. Ты всегда был самым ответственным из моих сыновей.

Мы сели в машину.

— Мама, почему ты Грегу разрешаешь ругаться, а мне нет?

— Итан, это было предопределено еще до вашего рождения. Направь свою умственную энергию на лучшие цели, например, подумай, как сделать мир лучше. Стой — я взяла оба чехла?

Я посмотрел назад:

— Ага.

— Хорошо.

И мы поехали в фешенебельно-эксцентричный район Кама мимо бесконечной вереницы домов еще более крупных, аляповатых и эксцентричных.

— Очень подозрительно, что изо всех домов в городе Кам купил именно тот, где зарыт Тим.

— Это не совпадение. Я навела его на этот дом, когда он искал, что купить. Сказала, что там хороший кунфу.

— Фэн-шуй.

— И это тоже. Стой-ка… Итан, стой! Останови машину!!! Я нажал на тормоза.

— Что? Где?!

— Знак гаражной распродажи, прямо на холме. Давай заедем, будем первые, как ранние пташки.

Так мы и сделали. Мама торговалась, как бухгалтер Майкрософта, за стопку журналов «Нэшнл джиографик» восьмидесятых годов.

— Мама, зачем тебе эти журналы? Мы свои продали лет десять назад.

— Да, и все это время я о них жалела!

Я помог ей загрузить журналы в машину. Захлопнув дверь, мать сказала:

— Я уговорила их добавить набор бэушных кухонных ножей. Мы медленно ехали вверх.

— Твой отец будто нарочно уехал именно в тот день, когда нужна его помощь.

Наконец выдался удобный момент, чтобы задать пару вопросов.

— Э-э, мам… Как там поживает свобода?

— Итан, я не лесбиянка.

— Я ничего такого не говорю. Я просто спрашиваю, как у нее дела.

— В порядке. Она сегодня в Сиэтле, выступает с речью.

— О чем?

Она произнесла с вызывающей ноткой в голосе:

— Доклад называется: «Переосмысление вагины вчерашнего дня: к новой теории деторождения, постиндустриальной экономики и клиторальной практики».