Пока не пришла неожиданно скорая для него победа над Францией, война на Востоке оставалась для Гитлера, вероятно, делом будущего, во всяком случае, он не испытывал к этому никакого страстного желания, которое, несомненно, высказал бы в то время в беседах со своими приближенными. Тогда что же могло означать сформулированное Гитлером 31 июля 1940 г. «окончательное решение» о нападении на Советский Союз весной следующего года? Именно выяснение этого ключевого вопроса в истории Второй мировой войны — и других, вплоть до краха операции «Барбаросса», а также их расхожих интерпретаций — стало предметом данного исследования. По его результатам можно сделать следующие выводы.

1. Выдаваемые за подлинные высказывания Гитлера, в которых он с конца июня 1940 г. начал выражать свое намерение выступить войной против Сталина, не выдерживают проверки. Скорее, возникает впечатление, что опирающаяся на послевоенные мемуары цитата ставит перед собой цель приписать одному Гитлеру вину за германо-советскую войну. Высказывания и мемуары военной верхушки связывали с этим тезис о мнимом стратегическом «цугцванге», который возник в результате агрессивной внешней политики Сталина и стратегического развертывания Красной армии.

До сих пор мало обращалось внимания на то, что планирование Германией войны стало продолжением рутинной работы Генерального штаба. Его начальник Франц Гальдер использовал начало укрепления границ на Востоке с перемещением туда штаба 18-й армии для того, чтобы вернуться к идеям и планам предыдущего года. Его план был рискованным и предполагал без какой-либо подготовки, прямо с ходу обменяться короткими ударами с Красной армией. При помощи группы Гудериана на острие наступления в северном либо в южном направлении, постепенно наращивая массу войск, места выгрузки которых определялись заранее, можно было, по мнению Гальдера, еще к концу лета 1940 г. заполучить свой «залог», в частности хорошо развитые в экономическом отношении районы Прибалтики и Украины, чтобы затем по модели 1918 г. «продиктовать свои условия мира». Это могла быть продуманная несколько лет тому назад военная интервенция, только теперь уже без какой бы то ни было политической подоплеки.

3. Ограничившись традиционным оперативным мышлением, нацеленным на проведение решающих битв в приграничной полосе, Гитлер вполне мог игнорировать политический и стратегический уровни военного похода, которые должны были буквально взорвать все существовавшие ранее реальности. Он опирался на картину статичного расположения противника, которая, естественно, не была свободна от предрассудков и клише, но обладала и определенной реалистичностью. Решающим было нечто иное. Когда Сталин пожинал плоды своего пакта с Гитлером и оккупировал Прибалтику и Бессарабию, он увеличил тем самым свою полосу обеспечения именно там, где вермахт заранее наметил основные направления своего наступления на СССР. По сравнению с 1939 г. Красная армия располагала теперь выдвинутым далеко на запад выступом, на котором ей предстояло вступить в войну. Но даже если бы вермахту удалось разбить большую часть Красной армии на этих вновь приобретенных территориях СССР, то у советского руководства все равно было достаточно времени, чтобы организовать новую линию фронта в укрепленной зоне вдоль старой государственной границы. Тем самым появилась бы возможность подтянуть подкрепление и вновь отмобилизованные части и осуществить эвакуацию из приграничных районов предприятий военного назначения. Такая маневренная война могла бы шаг за шагом ослаблять силы агрессора, который постоянно удалялся от своих баз снабжения, да и линия фронта, в силу географических условий, постоянно увеличивалась и играла бы на руку оборонявшейся стороне, оперировавшей на внутренних линиях.

4. Основная идея решительного сражения в приграничной полосе изначально опиралась на благоприятную политическую концепцию. Исходя из модели 1938—1939 гг., столкновение с Красной армией должно было произойти не только на 300 км восточнее, но и с участием вооруженных сил прибалтийских государств, состоявших примерно из 20 дивизий (в 1940 г. они оказались в руках Красной армии), а на Западной Украине ожидалось восстание антисоветских сил, которое могло парализовать основную массу сталинских войск. Кроме того, вступление Японии в войну на Дальнем Востоке могло воспрепятствовать переброске стратегических резервов внутри СССР, а германское наступление сконцентрировалось бы на северном и южном направлениях — это все возможные варианты, которым не суждено было появиться в плане Гальдера летом 1940 г.

5. То, что в более старой историографии обозначалось как «малое решение» (kleine Losung), было нацелено, и это считалось непреложным, вовсе не на полное поражение СССР. Когда Гитлер в июле 1940 г. приказал доложить ему о ходе планирования наступательной обороны на Востоке, это, очевидно, подтолкнуло его самого к тому, чтобы снова обратиться к долговременной цели войны. Из разрозненных идей о том, как после долгожданного достижения соглашения с Великобританией и после окончания войны с ней начать столкновение со Сталиным, появилось решение Гитлера сначала дождаться победы над британским противником, а потом обрушиться на Советский Союз, но только не сразу и не отдельными ударами, а фронтальной атакой по всему фронту от Балтики до Черного моря. Что касается мотива, то для него, как и для Гальдера, первичным было не устранение большевизма, а силовое столкновение. Войну на Востоке он начал бы и в том случае, если бы в России правил царь! В борьбе за германское мировое господство после ожидаемой победы над Великобританией должен был произойти поворот фронта на Восток, а это — главная предпосылка завоевания и существования жизненного пространства, не подверженного опасностям блокады. Для Гитлера самым важным были территория и ресурсы.

Гальдер из «определенного решения» Гитлера сделал для себя вывод о необходимости сориентировать оперативное планирование войны на Востоке на быстрое продвижение к столице противника. В последующие месяцы он все подчинил этой традиционной руководящей идее, в то время как Гитлер все более становился приверженцем старой концепции наступления на Прибалтику и Украину. Его начальник Генерального штаба продвигал планирование только вполсилы — во избежание трений — и в самом узком кругу посвященных. Преимущество оставалось за войной против Великобритании. Это касалось целого ряда отдельных операций: ведение боевых действий против Гибралтара и в Северной Африке, операция «Морской лев», которые следовало тщательно подготовить, но не все из которых были проведены. Гальдера идея Гитлера не убедила, но он ничего не предпринял для того, чтобы разубедить диктатора или хотя бы выхлопотать у него лучших условий. Естественно, он не собирался, как это случилось годом ранее, вступать с Гитлером в изнурительный спор, так как могло возникнуть впечатление, что диктатор до весны 1941 г. вовсе не пришел к «окончательному решению». 7. Самое большое значение для проведения и результатов операции «Барбаросса» имел тот факт, что Гальдер как на уровне подготовки к войне, так и в вопросах формирования политической стратегии — действовал крайне неаккуратно и постоянно старался избегать конфликтов. Модель военной интервенции в 1930-е гг. носила преимущественно характер освободительной войны. Даже Розенберг вспоминал о нерусских народах только в контексте их освобождения от русского господства и от большевистского «ига». Гальдер и вся национал-консервативная военная элита могли вследствие этого последовать опыту Первой мировой войны. Однако Гитлер в 1940 г. не мыслил такими категориями, а Гальдер в этом смысле воздерживался от высказываний. Так, он мог бы рассматривать как личный успех тот факт, что ему, вопреки Гитлеру, удалось привлечь к походу на Восток в качестве союзников венгров, но он не проронил ни слова о том, насколько важным могло бы быть привлечение и Японии.