А перед самым отъездом, когда вещи лежали в чемодане, а приготовленная на дорогу еда была упакована в сумку, к Ане пришёл нежданный гость.

Когда она открыла дверь на три звонка, на пороге стоял её ученик из школы для малограмотных рабочих Матвей Данилович, к которому одноклассники обращались уважительно: Данилыч. Хотя высокий, костистый Данилыч ростом удался, лицом, как говорят в народе, не вышел: широкий приплюснутый нос, толстогубый рот, оттопыренные уши и впалые щёки, заросшие седой щетиной, в первый момент отталкивали. Но добрый нрав и беззлобное лукавство быстро заставляли собеседника забыть о внешности Данилыча, поддавшись его природному обаянию.

– День добрый, Анна Ивановна!

Гость неуклюже переступал ногами в огромных валенках с галошами, оставляя на лестнице мокрые следы тающего снега. Они расплывались на грязном полу причудливыми кляксами, каплями стекая на ступени. Аня посторонилась, приглашая войти. С Матвеем Даниловичем они всегда чувствовали друг к другу взаимную симпатию. Данилыч частенько норовил положить Ане на учительский стол скромную карамельку, а она, в свою очередь, охотно занималась с ним дополнительно. Хотя двойки ставила нещадно, не делая скидку на солидный возраст.

– Матвей Данилович, рада вас видеть, у вас снова проблемы с домашним заданием?

От вопроса молодой учительницы пожилой Данилыч покраснел, как первоклашка: математика давалась ему с трудом, и Ане не раз приходилось оставаться с ним после уроков и по нескольку раз объяснять умножение дробей и вычисление площади треугольника.

– Да нет. Спасибо. Я к вам по делу, – замялся ученик, перекручивая натруженными руками содранный с головы треух.

Войдя в комнату, Данилыч неловко примостился на кончик стула, двумя пальцами сделал Воле козу и, кивая на чемодан, утвердительно спросил:

– Уезжаете?

– Да. Мужа отправили в Сибирь на стройку, а я хочу поехать за ним.

– В Сибирь? Это хорошо, – посветлел лицом гость и от радости даже прихлопнул ладонью по коленке. – Лучшей новости я от вас и услышать не мог.

Его слова показались Ане странными и досадными. Она не понимала, чему так радуется Данилыч? Разве она была плохой учительницей, чтоб вот так, не скрывая удовольствия, одобрять её отъезд.

– Да вы не обижайтесь, Анна Ивановна, – уловил он её настроение. – Вы потом поймёте. У меня для вас важные вести. Младшая дочка секретаршей работает. Не буду говорить где, сами догадаетесь. – Он хитро закатил глаза к потолку, но сразу же посерьёзнел. – И намедни она у меня спросила, не у твоей ли любимой учительницы, – тут уж покраснела Аня, – фамилия Саянова? И проживает она на 10 Красноармейской улице? Да, отвечаю. Именно так.

«Тогда держи», – сказала дочка и протянула мне вот этот конвертик. Данилыч многозначительно похлопал себя по карману: – Отдай, говорит, этот конверт своей учительнице и возьми с неё слово, чтоб молчала о моей услуге, а лучше вообще уехала из города на пару лет. Иначе нам всем не сносить головы.

От его слов, сказанных очень тихим голосом, Ане стало нехорошо. Она поняла, что случилось что-то серьёзное, если не страшное, и силилась угадать что. Но в голову ничего не приходило.

– Вот вам конвертик, Анна Ивановна, а я пойду. Не поминайте старика лихом.

Он ещё раз сделал Воле козу, сунул Ане в руку измятое письмо и боком вышел из комнаты, запнувшись о домотканый половик перед дверью.

Костя! Наверняка что-то с Костей!

Торопливо запершись в комнате на ключ, Аня прочитала адрес на конверте и почувствовала, как её лоб покрылся испариной: Литейный пр., д. 4, Управление НКВД.

Конверт был распечатан.

Дрожащими пальцами она достала листок из тетради в клеточку, и буквы поплыли перед её глазами, вытягиваясь то ввысь, то вширь:

«В Ленинградское управление наркомата внутренних дел.

От Аглаи Борисовны Сурепкиной, проживающей по адресу: 10 Красноармейская ул, д. 9, кв. 3.

Довожу до вашего сведения…»

– Не может быть! За что? Как она могла?

Вопросы возникали и исчезали без ответа.

Ане сразу вспомнился визит Ираиды Марковны, валяющаяся в коридоре Сурепкина и её задыхающийся голос:

– Мне плохо, помогите.

Безусловно, назвать Аглаю Борисовну хорошим человеком язык не поворачивался, но писать доносы на соседей, по Аниным понятиям, стояло за гранью добра и зла. Предупредить бы Екатерину Васильевну и тётю Машу, чтобы знали, какая змея ползает по коммунальной квартире. Причём ползает в буквальном смысле. По-пластунски, на животе, не боясь испачкаться в грязи. Хотя чего ей бояться? Она в грязи как сыр в масле катается.

Но рассказать о Сурепкиной соседям невозможно. Нельзя подвергать опасности Матвея Даниловича и его дочь. Они совершили подвиг и спасли им с Костей жизнь. Попади донос к следователю – и гнить бы им по лагерям, а Вольке расти в детдоме и проклинать родителей – «врагов народа».

Аня отчётливо осознавала масштаб той беды, которая сейчас миновала. Догнать бы Матвея Даниловича и кинуться ему в ноги.

– Воздай, Господи, каждому по заслугам, – с чувством благодарности к Данилычу перекрестилась Аня, глядя туда, где прежде высилась церковь святой мученицы царицы Александры. – Мир не без добрых людей.

* * *

Прежде, встречая в книгах словосочетание «мёртвая тишина», Константин всегда иронично улыбался, но тишина, которая сейчас его окружала, была именно мертвая и никакая другая.

Далеко у линии горизонта, полузасыпанный снегом на боку лежал поезд с выбитыми стёклами. Вблизи сломанной сосны ступнёй вверх торчала голая мужская нога, а прямо из сугроба безжизненными глазами на него смотрело лицо хохотушки Нюси.

«Лавина. На нас сошла лавина», – догадался Саянов, понимая, что уцелел.

Это было странно и дико.

Холодный сухой воздух, казалось, огнём выжег лёгкие, когда Константин с безумной надеждой на отклик закричал:

– Эй! Есть кто живой?!

В ответ он не услышал даже эхо, и, быстро опустившись на колени, двумя руками принялся раскапывать чьё-то тёмное тело, запорошённое снегом.

Несмотря на то что Константин был раздет, страшный холод не донимал его, а напротив, глаза заливал жгучий пот и казавшиеся чужими руки действовали как металлические рычаги, управляемые извне. Следующее тело принадлежало инженеру Авдейкину из их отдела – пожилому, солидному человеку с застенчивой улыбкой и добрыми глазами. Теперь глаза Авдейкина плотно укрывала снежная корка, а сломанное в позвоночнике туловище откидывалось назад, как у тряпочной куклы.

Оглядевшись, он увидел бездыханное тело проводницы, – юркой молодой женщины, всю дорогу строившей глазки практиканту Володе с пятого курса Института инженеров железнодорожного транспорта. Она была мертва, как и Володя, который лежал почти у самого поезда, по плечи погрузившись в рыхлую снежную кашу.

– Я один не могу ничего сделать! Слышите?! – закричал Константин. – Я иду