— …Чтобы обеспечить себе выживание, — поторопился закончить за друга Шарко.

Поль кивнул.

— Странно, что ты сейчас это сказал, и странно, что сегодня вечером мы говорили о непереносимости лактозы. То и другое имеет отношение прежде всего к эволюции, то и другое напомнило мне кое-что, с чем я столкнулся, еще учась на медицинском.

— Расскажи!

— Может, не надо? Как-то это глупо, даже смешно… Я не говорил об этом вашим коллегам, и я…

— Нет, пожалуйста, мы хотим, чтобы ты всё нам рассказал!

Доктор несколько секунд поколебался, но потом заговорил снова:

— Если уж совсем откровенно, то, увидев мозг этого молодого человека, я подумал: а как этот человек вообще мог жить? Как он мог есть, пить, спать? Одна пятая мозга Ламбера находилась в жутком состоянии, и с точки зрения неврологии вообще непонятно, почему он сразу не умер. Любой специалист-невролог в обморок бы упал, увидев такое! Но тут я вспомнил о Финеасе Гейдже, строителе, который жил в позапрошлом веке в США, в штате Вермонт. То, что с ним случилось, описано во всех учебниках неврологии. Во время взрыва, произошедшего в тысяча восемьсот сорок восьмом году при прокладке железной дороги, в голову Гейджа сверху воткнулся железный прут. Прут этот прошел через мозг, и кончик его вышел из левого глаза. Лобные доли были в значительной степени разрушены, но раненый чудесным образом выжил и даже быстро выздоровел. Вот только некоторое время спустя близкие заметили, что у него резко поменялся характер: их до того порядочный, благожелательный, прямой Финеас стал холодным, бесчувственным, порой — грубым и агрессивным, темперамент его превратился в холерический. Но ни способности мыслить, ни способности к выживанию он не потерял! — Шене оперся о стол. — Ну и сегодня предполагают, что металлический прут повредил только лимбическую систему мозга Гейджа, в частности миндалевидную железу, не затронув другие зоны, и примечательно, что рептильный мозг остался у него полностью неприкосновенным.

— Рептильный мозг, лимбическая система… Будто по-китайски говоришь! Объясни, пожалуйста.

— Теория о триединстве человеческого мозга была в целом поддержана ученым миром. Основана эта теория вот на чем: в течение тысячелетий эволюция человеческого мозга прошла три фазы, и, соответственно, три структуры последовательно накладывались одна на другую, словно слои крема в торте… Нет, пожалуй, точнее сказать: они как бы «надевались» одна на другую, словно русские матрешки! И все это для того, чтобы образовался наш сегодняшний большой, умный, высокопроизводительный, в общем — совершенный мозг. Кстати, эта же теория заодно объясняет и увеличение объема мозга у первых приматов. Первый, самый древний и имеющийся в наличии у всех живых существ, и есть тот самый рептильный. Этот «мозг рептилии» находится у нас глубже всего, он лучше всего защищен, и его труднее всего травмировать. И именно он отвечает за выполнение простейших базовых функций: за дыхание, питание, сон, циркуляцию крови, размножение, словом, за те функции, которые обеспечивают организму выживание. Одновременно рептильный мозг несет ответственность за некоторые простейшие реакции, влияющие на поведение, — ненависть, страх, жестокость. Причем все эти функции сохраняются даже тогда, когда сознание отключено, например во сне или под наркозом. Следующий «слой», лимбическая система, встречается у всех млекопитающих. Лимбическая система участвует в регуляции функций внутренних органов, управляет памятью, но в первую очередь — эмоциями, за что ее даже называют иногда эмоциональным мозгом. Верхний «слой», третья часть триады, сформировавшаяся, если иметь в виду эволюцию, сравнительно недавно, — это неокортекс, кора больших полушарий, которая отвечает за высшую нервную деятельность, определяет наше сознание, наши интеллектуальные возможности. В ее ведении язык, искусство, культура. Здесь возникают мысли, здесь принимаются решения, здесь формируется наше «я»…

Озадаченный Шарко снова внимательно всмотрелся в больной мозг. Здесь, в морге, у банки с самым таинственным органом человеческого тела — мозгом, опять всплывают на поверхность концепции, — имеющие отношение к Эволюции. Можно ли считать это случайностью, странным совпадением обстоятельств?

— Значит… ты хочешь сказать, что болезнь, инфекция, поразившая мозг, оставила в неприкосновенности лишь ту его часть, которая обеспечивает владельцу этого мозга выживание? И, поскольку две другие части, контролировавшие, пока он был здоров, его поведение, оказались разрушены, на волю вырвались самые ужасные инстинкты?

— С точки зрения теории, — да, все происходило именно так. Зато с точки зрения патологии и анатомии — все куда сложнее. Известно, что все три части мозга активно взаимодействуют и что малейшее — пусть даже в миллиметр длиной — повреждение мозга в неудачном месте, даже и в лимбической системе или в неокортексе, может убить человека или сделать его сумасшедшим. Скорее всего, Феликсу Ламберу, с которым случилось подобное несчастье, просто повезло, что он прожил столько лет. Насчет же того, что болезнь, ну, или инфекция, как угодно, не затронула рептильный мозг… думаю, не стоит видеть некую «разумность» этой болезни или инфекции. Думаю, тут просто вопрос времени. И в любом случае, судя по тому, как прогрессировало заболевание, этот человек был обречен на гибель.

Люси и Шарко молча переглянулись, отлично сознавая, что приблизились к чему-то совсем уже чудовищному. Еву Лутц и Стефана Тернэ убили, как пишут в судебных документах, с особой жестокостью для того, чтобы никто не мог добраться до корней этого дела. Но что же это за болезнь? Каким образом она передавалась: ее вводили в организм, ее, дремавшую в нем, как бы «запускали», она передавалась по наследству, с генами?

— Скажи, а в мозге отца ты ничего похожего не обнаружил? — спросил комиссар.

— Нет, абсолютно. У того это орган, сохранивший все признаки и функции нормального. Ну, если можно так выразиться, говоря о мозге покойника.

— А могла ли болезнь спровоцировать какие-то дисфункции, дающие внешние проявления? Например, мог ли человек, страдавший этой болезнью, рисовать, переворачивая изображение вверх ногами?

— Да. Похоже, некоторые зоны, где перекрещиваются волокна зрительных нервов, тоже затронуты. Прежде всего, больной должен был ощущать непорядок со зрением, он мог терять равновесие. Такие вот предвестники вспышек жестокости и страданий. Ламбер и Царно покончили с собой по единственной, общей для них причине: они не могли больше выносить пульсирующую в голове боль. У них там, внутри, было, наверное, нечто вроде Хиросимы.

Врач резким жестом задвинул оба ящика, и трупы исчезли из виду, поглощенные ледяными глубинами. Железная дверь с щелчком захлопнулась, Люси вздрогнула и прижалась к комиссару, а судмедэксперт снял с себя наконец перчатки из латекса, потер руки, вынул из кармана табак и трубку.

— Обе половинки мозга Ламбера отправятся к биологам на исследование вместе со всеми срезами, мазками и другими образцами. Этот случай сильно меня заинтересовал, и я надеюсь, ученые скажут нам, в чем тут дело, довольно скоро.

Шене направился было к выключателю, чтобы погасить свет, но Шарко — с диском в руке — обогнал его: