Я заранее готов отшатнуться от смрада гниения… но его нет. Неосознанно я, наоборот, ступаю навстречу, чтобы увериться: я вижу то, что вижу. И я опускаю потянувшуюся было руку, помня: мне дозволено лишь смотреть.

Она лежит не такая, как в иной вечер, ― когда раны кровоточили на ладонях Вождя. Лицо по-прежнему бледно, но на щеках слабый румянец, и ни запястья, ни плечи под кружевом не тронуты пятнами смерти. Вздымается грудь, стелются по ткани погребального платья волосы, густые и лишившиеся мертвой блеклости, обретшие прежний цвет молодой коры. В них ― знакомый венок из неизвестных цветов, цветов с Той Стороны, красных, золотых, синих… чистых от плесени. Они не сгнили в теплом сумраке, не увяли; они нежно благоухают.

А некоторые цветы выбросили новые бутоны и листья.

Она приоткрывает глаза и тут же смыкает ресницы вновь. Видела ли она нас, видела ли хоть что-то? Не знаю… Но глядела она не так, как убитые на священных охотах звери, которых Вождь порой поднимает, чтобы сплясали у костра вместе с юными воинами, чьей первой добычей стали. Зверей тех, не перестающих истекать кровью, хватает ровно на круг изломанного танца. Они не дышат, глаза их подобны прозрачным камешкам, ведь то не воскрешение, но забава, страшная игра в соломенных кукол. С ней же все иначе…

Вождь гладит ее по щеке. Подается вперед, будто собираясь подступить вплотную, но не делает этого. Плечи его слабо горбятся. Он молчит.

– Я…

Говорить труднее, чем когда он ослеплял меня и обвинял. Да и что я могу сказать? Что окончательно верю ему? И мне жаль, что это пришлось скрыть от Круга братьев? Что я счастлив самой мысли о спасительном союзе? Ведь Вождь был прав, был мудр и зорок, как и всегда, и его желание ― быть с ней, жить в мире с повстанцами ― сбудется. Духи помогут.

Я опускаю взор. На правой руке Исчезающего Рыцаря, на костяшках, ― свежая кровь. Она действительно ударила по крышке, в беспамятстве или встревоженная тем, что происходило меж Вождем и мной. Мертвые тела так не кровоточат. Значит…

– Она ведь… воскресла?

По лицу Мэчитехьо опять пробегает судорога. Он подносит окровавленную кисть к губам, целует. При этом жесте я смущенно отвожу глаза… Но когда гляжу вновь, на запястье ― той части, что оказалась за пределами камня, ― медленно проступает трупное пятно. Мэчитехьо опускает бездвижную руку обратно.

– Все сложнее, Белая Сойка. Но я испробовал не все пути.

Он бросает на Жанну ― спящую, околдованную, украденную? ― последний взгляд и затворяет крышку. Глазницы Обезьяны продолжают изредка мерцать; избегая их света, я смотрю вниз, на надпись возле стоп. Это язык Форта, но символы изменены, точно оплетены паутиной. Расположены они в странном порядке, часть не понятна вовсе.

– «Воскресить вечно живого и вечно мертвого может лишь тот, кто делит с ним одну рану», ― тихо зачитывает Вождь. ― О чем говорят тебе эти слова?..

– Я не понимаю их.

Он глядит без упрека или гнева ― потому что прежде глядел без надежды. Снова мягко берет меня за плечо, уводя от Саркофага; мы возвращаемся к столу, за который он утомленно опускается. У высокого стула, наверное, последнего из уцелевших, мягкая спинка, обитая тканью, но Вождь не откидывается туда, а наоборот подается вперед, сцепляя в замок руки. Я остаюсь стоять напротив, поверхность стола ― пустоту ее нарушают сейчас лишь окровавленная пуля и светильник ― разделяет нас.

– Не понимаешь. Но ты все равно сможешь мне помочь, если второй путь окажется неверным.

– Второй?..

Мэчитехьо приподнимает одну руку. На ладони след старого пореза.

– Я полагал, что одна рана ― одна война. Она мучила нас обоих, и оба мы были повинны, ведя ее. Я окропил своей кровью зачарованные символы, но тщетно. Сегодня у меня будет иная кровь: не подойдет жертва врага ― я принесу в жертву союзника. Молодой ягуар, убитый над Фортом… я велел жрецу перерезать его горло, пока тело свежее. Все они делят раны, все едины.

Это должно сработать, и… я не могу не думать о том, насколько щедрое для Вождя решение ― взять мертвеца, не трогая живых друзей Жанны. Он… изменился.

Все изменилось.

– Пусть Звезды, создавшие эту гробницу, примут твое подношение.

Блеклая улыбка не оживляет его лицо, оно остается опустошенным.

– Я не жду этого. Возможно, я иду не теми путями, возможно, не стоит ослеплять себя иносказаниями, в которые облекают истину наши боги. Здешние ― иные, их мысль подобна не извилистой реке, а прямому лучу света. ― Улыбка гаснет, пальцы сцепляются крепче. ― Здесь мне и нужен ты. Ты и лучшие твои воины. Подумай уже сейчас, кто зорче всех, тише всех, умнее. В ком ты видишь смену в случае, если умрешь?..

– Я всех их стараюсь сделать такими.

Он удовлетворенно кивает.

– Помнишь место, где мне пришлось убить Бесшумного Лиса?

– Поляна с уснувшими змеями? Ты так спешил уйти с нее…

Новая улыбка тяжелее и желчнее.

– Я лишь хотел увести вас любой ценой. Потому что там я нашел того, кого ни в коей мере не думал найти и чье присутствие не желал вам открывать. Я почувствовал его, Белая Сойка. Это был светоч. Эйриш Своевольный Нрав, проигравший мне поединок.

Он замолкает, давая время осмыслить, но я не знаю, сколько мне нужно. Так же, как недавно я не мог поверить глазам, теперь ― не верю ушам.

– Эйриш мертв, ― сами произносят губы. ― Намного дольше, чем…

– Чем ты живешь. Верно, так и было, но… ― Вождь плавно расцепляет руки, ― что-то изменилось. Его нынешняя сила ярче звезд. Дробится, как рукава ручья, где один поток толкает мертвую воду, но второй ― живую. Я хочу знать, где он берет эту живую воду, Белая Сойка. Я не сомневаюсь: он на пути к тому, чтобы восстать. Жанна скрыла это от меня, помня, чем кончилась наша с ним давняя близость, ― я ее не виню. И, скорее всего, скрыла от него связь со мной, иначе вряд ли он доверял бы ей: он ненавидит меня. Правда, мне не дает покоя мысль, что он мог все понять и убить ее… но пока я гоню это прочь. Всему свое время, я узнаю убийцу, когда разомкнутся ее губы.

Если они разомкнутся, Вождь…

– Почему вообще ты думаешь, что она знала о светоче?

Он опускает взгляд на собственные запястья, потом вновь устремляет на меня.

– Светоч не один был на поляне. Там прятались и живые. Змеиная жрица, повстанка и… кровная сестра Жанны, похожая на нее как две капли воды.

– Сестра? С Той Стороны?..

– Да, Белая Сойка. Она едва пришла, но поспешила именно туда, к нему. Это ли не доказательство, что светоч связан с теми, с кем мы сражаемся?

– Если так, то, когда он воскреснет, особенно если воскреснет раньше Жанны…