ежедневно отправляются из Рима. Уверяют, что два узника умерли в крепости Сан-Лео вследствие страданий во время плена.

— О ужас! О Santo padre (святой отец), как вы обращаетесь с вашими детьми!

— Лица знатнейшего происхождения не избегают подобной участи. Недавно в Равенне арестовали сто человек, пятая часть которых принадлежит к высшему сословию города; эти пленные заключены в темницы Сан-Лео и Феррары.

— Стефан и Паоло так молоды.

— Это не спасёт их; приговор оглашается при закрытых дверях.

— При закрытых дверях?

— Да. При политических процессах существуют две формы ведения дела: тайное и явное; таким образом трёх преступников, из которых младшему не было и восемнадцати лет, приговорили к смертной казни; точно так же многие другие осуждены на пожизненную каторгу. Ну что же, думаете ли вы теперь, что есть возможность спасти Стефана и Паоло?

Да.

— Девушка! Новые меры приняты; все войска четырёх провинций стянуты к Болонье под начальством кардинала — легата этой провинции; хотят одним ударом подавить восстание. Открыты планы заговора, который думали привести в исполнение весной; по Италии ходила брошюра, в которой анархисты советовали своим сторонникам остерегаться шпионов правительства, которые вкрадываются в их собрания. Говорить ли вам всё?! Отсюда вам не слышно ни звяканья оружия, ни грохота пушек, отправляемых с войсками к воротам Чивита-Веккии. Провинции пылают; терпение лопнуло, и революция вспыхнула... Они будут уничтожены.

Ноемия узнала впоследствии, что это печальное кровавое предсказание сбылось. Папские солдаты и швейцарцы подавили восстание мятежников, взявших белое знамя символом чистоты своих намерений. Большинство побеждённых скрылись в горы, чтобы вести там партизанскую войну.

— Всё это не пугает меня, монсеньор; если вы хотите спасти племянника, предоставьте мне действовать одной.

— Что вы можете сделать и на что надеетесь, вы, обвинённая в преступных сношениях с врагами государства; вы, чья пагубная красота бросила в ряды мятежников тех, кого вы желаете спасти от наказания, вы, которую всё обвиняет? Это самое письмо, которое вы отказываетесь передать мне, приведёт вас на эшафот.

— Да, но оно приведёт туда же и Стефана.

— Увы!

— Стефан для вас источник богатства, осуществление ваших честолюбивых замыслов; Паоло — сокровище моего сердца. Спасите того, кто мне дорог, и я спасу того, кто вам полезен!..

Монсеньор, доведённый до крайности, казалось, готов был уступить.

— Стефан так дорог мне, — сказал он, — что для спасения его от вашей мести я возвращу вам Паоло; через три дня он будет в Риме; я прикажу похитить его у военного суда и перевести в замок Святого Ангела.

При этих словах Ноемия вскрикнула с ужасом.

— Негодяй, — воскликнула она, — ты хочешь его умертвить!

— Как!..

— Разве не туда помещают тех, кто должен исчезнуть с лица земли? Разве вы забыли судьбу священника, убийцы племянника папы? Он получил смертельный удар в темнице замка Святого Ангела под тем предлогом, что его нельзя было отличить с обыкновенными каторжниками[9].

Памфилио ничего не ответил; на лице его ясно выражалась досада, что его игра была разгадана.

— А подземная галерея от Ватикана к Санто-Анжело, служившая прежде путём спасения для бежавших пап, укрывавшихся в крепости, чему служит она теперь?

Памфилио не отвечал.

— Все эти тайны, тщательно скрываемые Римом от иностранцев, известны мне. Не забывайте, монсеньор, что для меня в Риме уже нет тайн, вы не проведёте меня. Слушайте: я не намерена сообщать вам моих планов, но, если вы дорожите жизнью Стефана, устройте мне свидание с кардиналом Фердинандом не позже, чем через час.

— Жидовка, что может быть общего между князем Церкви и вами?

— Прелат, ваше неисправимое честолюбие ручается мне за вас, и потому я не стану входить в объяснения. Я хочу говорить с кардиналом; покорность будет ценой этого разговора.

Монсеньор Памфилио, оживлённый приятной надеждой вернуть богатство и племянника, вышел, поклонившись Ноемии; благосклонная улыбка сменила на устах его выражение презрения и гнева.

Не прошло и часа, как уже madre veneranda входила в келью Ноемии в сопровождении двух монахинь, которые однажды уже провожали её к настоятельнице; теперь они помогли ей одеваться; Ноемия сделала всё возможное, чтобы подчеркнуть свою красоту. Надежда сияла в её чертах, когда она входила в карету и услышала приказание одной из монахинь, сопровождавших её, ехать во дворец кардинала Фердинанда.

Во время дороги Ноемия, сосредоточенная в своих мыслях, казалось, тихо молилась, взывая к Богу о помощи.

При въезде в палаццо она увидела комнаты, загромождённые приготовлениями; многочисленные работники толпились во дворе, перенося платья, упряжь и другие предметы. Здесь же сновали конюхи, объезжавшие дорогих лошадей и торговавшиеся с купцами о цене их. Лакеи осматривали богатые новые ливреи, которые им только что принесли, и все казались заняты приготовлениями.

Ноемия узнала от камергера, провожавшего её к кардиналу, что назавтра готовится кавалькада в честь приезда посланника одного из государств, и по этим пышным приготовлениям она могла судить о роскоши, с которой каждый кардинал намеревался присутствовать на этой церемонии.

ГЛАВА XXIV

КАВАЛЬКАДЫ

В Риме кавалькадами называют публичные процессии, устраиваемые в известных случаях в честь папы или других важных особ. Римский двор выказывает в этих процессиях такую роскошь, что на них смотрят как на настоящие политические процессии. Важнейшие кавалькады проводятся в честь вновь избранного папы, когда он отправляется в церковь Святого Иоанна Латранского, для того чтобы принять на себя должность епископа римского.

Это единственная черта, сохранившая своё первоначальное значение у пап и кардиналов. Епископ римский избирал помощников в трудах, они становились впоследствии священниками в различных церквах, которые составили таким образом ленную собственность каждого округа. В этом вводе во владение обыкновенно выказывается такая тщеславная роскошь, которая вовсе не пристала к церемониям, долженствовавшим напоминать лучшие дни первоначальной церкви, когда пастыри её отличались смирением и кротостью.

Кавалькады эти одинаково служат заявлением большого горя и большой радости; их устраивают и при похоронах, и при всех важных событиях.

Перед открытием собора подобное шествие сопровождает тело покойного папы из Квиринала в храм Святого Петра.

Там, как и во всех общественных актах римского двора и Церкви, замечается та же непоследовательность.

Так, например, крестоносец папы восседает на великолепной лошади, покрытой кольчугой, как бы в день битвы, тогда как в другое время он ездит на смиренном муле. А эта маскировка конюха, едущего верхом на чёрной лошади без ушей, упряжь которой состоит из кусков полотна и белого атласного одеяла, на