Подо стоял на коленях позади Лили неподвижно, как статуя, не в силах взглянуть ни на внучку, ни на драконов. Ему было стыдно и за убийство юных драконов, и за то, что своей трусостью он чуть не погубил тех, кого любит.

Когда Лили, сыграв всё, что знала, опустила свистоарфу, драконы продолжали петь.

– Дедушка, – тихо позвала она.

Подо поднял веки – с трудом, словно они весили целую тонну.

– Вставай, – сказала девочка.

Она ухватилась за его скрюченную мозолистую ручищу своей крошечной ручкой и помогла старику подняться. Джаннер подумал: никакая другая сила на свете – даже самые прекрасные слова, даже самая крепкая хватка – не сумела бы поднять сломленного старого пирата. Только голос Лили и её нежная рука.

Серые Клыки зажали уши. Они выли от боли, но их вой казался слабым и далёким и не мог заглушить пение драконов. Тинк корчился в руках Нии. Глаза у него по-прежнему были закрыты, однако когтями он исцарапал мать до крови. Ния прижала сына крепче и поцеловала серый мех.

– Загоните тварей в трюм, – велел Эррол. – И перевяжите раненых.

Моряки скрутили шестерых уцелевших Клыков. Звери, шатаясь как пьяные, беспрекословно позволили себя запереть. Мёртвые Клыки уже превратились в пыль. Клочья шерсти валялись по углам и летали на ветру.

Джаннер надеялся, что когда мелодия закончится, драконы уплывут, как бывало уже не раз. Но вместо этого старый серый дракон изогнул шею и пристально посмотрел на людей.

«Наконец-то, – произнёс он, – пришёл тот, кто может песней умерить нашу скорбь. Мы думали, что никогда более не услышим эту мелодию. Как ты выучила эту песню, девочка? Ты пела нечто подобное ей, когда взошла половинная луна, но давно уже мы не слышали её так, как она была написана».

– Она выучила её по книге, – сказал Джаннер. – Это одна из Первых Книг.

«Первые Книги? Они давно утрачены».

– И тем не менее Поющая дева только что сыграла Мотив Юргена, – возразил Артам. – Как ещё она могла его узнать?

Джаннер почувствовал, что дракон припоминает нечто давно прошедшее – то, что забыли даже морские драконы. Как будто свистоарфа Лили была ключом, который отпер потайную комнату в памяти древнего существа. Эпохи мелькали, как страницы в книжке с картинками. Старый серый дракон скользил в водах времени, расправив плавники словно крылья, и с каждым веком становился всё моложе. Тысячу раз он вёл свою стаю от Фингапского водопада к глубоким пещерам Затонувших гор, где камни испускали свет, а на стенах кружились яркие картины.

Джаннер увидел, как драконы гнались за пиратскими кораблями, как детёнышей связывали верёвками и втаскивали на палубы. В те дни драконьи детёныши плавали в одиночку и были уязвимы. Только когда они стали сбиваться в стаи, пираты начали их бояться, и охота прекратилась.

Потом Джаннер понял, что драконы мысленно вернулись в ещё более древние времена, когда сам мир был юн, солнце ярче, а вода теплее. Старый дракон видел, как он крушит корабли, губит беспомощных моряков и их родных. Он вспоминал, как выползал на берег, уничтожал деревни и оставлял глубокие рубцы на земле под крики и плач людей. Ужас стоял в их глазах, и старый дракон вспомнил, что некогда и его поступки были дурны.

Он погрузился глубже в недра памяти, но обнаружил там лишь серую пустоту. Ни повода для ярости, ни причин для убийства. Нужна была другая песня, чтобы открыть эти потайные комнаты. Джаннер ощутил, как в душе дракона вспыхнуло новое чувство – раскаяние: он тоже творил зло – и жалел об этом.

Гульвен, рубиновая драконица, подняла из воды свою обезображенную голову. Серый дракон закрыл глаза и коснулся мордой дочери. Джаннер не сомневался, что они переговаривались друг с другом, просто он теперь ничего не слышал. И Артам, наверное, тоже. Когда драконы закончили, Гульвен посмотрела в глаза Джаннеру и кивнула.

«В последний раз», – промолвила она и уплыла.

Джаннер и Артам удивлённо переглянулись.

«Нет зла в правосудии, – сказал серый дракон. – Старик и сам это знает. Хотя Мотив Юргена пробудил жалость в моём древнем сердце, кровь детей взывает о справедливости. Мы окажем старику милость и позволим в последний раз пересечь море. Пронзающий чешую может прожить остаток дней в покое. Но если он вновь вступит в наши воды, ему придёт конец. Без гнева и без предупреждения мы встанем из глубин и проглотим его, дабы почтить память наших мёртвых. Вы поняли?»

Джаннер и Артам кивнули.

– Да, владыки, – сказал Артам. – Мы благодарим вас.

– Они его пропускают! – воскликнул Джаннер и обнял Подо. – Дедушка, они тебя отпустили!

– Что? – На лице старика читались попеременно удивление и радость – его кустистые брови вздымались и опускались, как волны. Ния подняла голову к небесам и беззвучно прочла молитву, а Лили с радостным писком бросилась в могучие объятия деда.

Когда смех утих и счастливые слёзы иссякли, драконы исчезли. Корабль качался на волнах, позади белели утёсы Ледяных прерий, а впереди простиралось море.

И тут раздался голос, от которого все улыбки увяли:

– Пустите меня.

Это был странный голос, низкий и хриплый, хоть и юный.

Тинк пришёл в себя – и зарычал.

Он огрызнулся и расцарапал Ние руки. Она вскрикнула и выпустила Тинка; маленький Клык метнулся прочь, едва его лапы коснулись палубы, и, тяжело дыша, как собака, забился в угол. Его глаза перебегали с Игиби и моряков на море, плещущееся за бортом – и от этого взгляда Джаннер вздрогнул.

Тинк был не выше прежнего, и даже волчьи черты сохранили некоторое сходство с его прежним обликом. Однако глаза у него сделались жёлтыми и дикими. В них не было узнавания – только бессмысленная, равнодушная пустота, которую Джаннер видел и раньше. Он видел её, когда Сларб смотрел на пленных в Глибвудской тюрьме; видел, когда командор Гнорм шевелил пальцами, унизанными перстнями; видел в глазах Тимбера, предводителя Серых Клыков.

Серое существо походило на Тинка – но это был не Тинк. Это был Клык до мозга костей.

– Сынок, – с неизъяснимой грустью произнесла Ния. Из глубоких царапин у неё на руках струилась кровь. – Это я, твоя мама.

Тинк зарычал.

Ния подошла ближе, но волчонок махнул лапой и оскалился.

– Не подходите, – велел он. – Где я?

Он огляделся в поисках пути к бегству и перегнулся через перила, словно собираясь прыгнуть за борт. И тогда Джаннер впервые заметил у Тинка хвост. В животе у него всё перевернулось, и он со страхом подумал, что сейчас разрыдается.

– Не бойся, – сказала Лили тоном, каким обычно говорила с испуганными