Хотя мы без всякого удовольствия наблюдали, как Айвор сначала обкусывает со своего эскимо весь шоколад, а потом слизывает мороженое толстым красным языком.

Наконец Меган вызвали наверх, к начальству, потому что кому-то не понравились ее шорты. Жалобу, вероятно, подал кто-то из работников женского пола, потому что мужчины, которые по любому поводу и без повода толпами валили к нам в комнату, чтобы взглянуть на ее длинные загорелые ноги, вряд ли это сделали бы.

Меридия была поражена. Она надеялась, что Меган уволят, но Меган вернулась сверху с таинственной, но довольной улыбкой.

— Помочь тебе собрать вещи? — спросила Меридия.

— Может быть, может быть, — усмехнулась Меган.

— Чего это ты такая довольная? — не зная, что и подумать, спросила Меридия, мучимая неясными подозрениями. — Кстати, меня зовут Меридия, — рассеянно добавила она.

— Возможно, я поднимаюсь вверх. — Меган ткнула пальцем в потолок. — Вверх, понятно?

Меридия не сразу оправилась от шока.

— Что ты имеешь в виду? — выдавила она. — Куда же выше — в очередь за пособием по безработице?

— Да нет. — Меган опять улыбнулась той же таинственной, плотоядной улыбкой сфинкса. — На несколько этажей вверх.

У Меридии сделалось такое лицо, будто она вот-вот упадет в обморок.

— На сколько? — хрипло спросила она.

Меган загадочно улыбнулась.

— На два? На три? — полузадушенно пискнула Меридия.

А Меган, жестокосердая Меган, выждала несколько нестерпимо долгих секунд и отрицательно покачала головой.

— Не на четвертый же этаж? — из последних сил пролепетала бедная Меридия.

— Да, толстенькая моя, именно на четвертый.

Как выяснилось, Меган в своих шортах попалась на глаза Фрэнку Эрскину, одному из пузатых, лысых, падких на молоденьких девочек старых пердунов из дирекции. И этот самый Фрэнк, всемогущий, как все они, ничтоже сумняшеся, пообещал изменить ее служебное положение.

— Какое еще такое положение? — злобно съязвила Мери-дия. — Лежа на спине, ноги врозь?

Эта весть стремительно распространилась по учреждению, ибо короткие отношения Меган с сильными мира сего занимали воображение всего персонала. Кто бы не мечтал быть выхваченным из безвестности отдела по контролю платежей на первом этаже и вознесенным в заоблачные выси четвертого! Разумеется, с соответствующей прибавкой к жалованью.

Люди вздыхали и говорили: «Вот и не верь после этого в сказки».

Меридия приняла сенсационную новость болезненно: несчастье сломило ее. «Восемь лет я торчу здесь, — стонала она, — восемь лет! А эта австралийская штучка только что с самолета! Да кто она такая? Ее предки, наверно, овец воровали. Или трахали овец. У, шлюха».

Стоило кому-нибудь сказать Меридии: «Я слышал, что Меган идет в гору», она отвечала: «Она идет в гору, потому что катится в бездну, если вы понимаете, о чем я». Затем поджимала губки и с выражением оскорбленной добродетели трясла головой.

Довольно скоро многозначительные намеки Меридии дошли и до Меган.

Тогда она с белыми от ярости глазами отвела Меридию в сторонку. Уж не знаю, о чем они там говорили, только после беседы Меридия два дня ходила бледная и напуганная и с тех пор при любом случае энергично убеждала всех, что Меган получила повышение исключительно благодаря своим профессиональным достоинствам.

По крайней мере, публично она высказывалась именно так.

Когда я думаю о том лете, то вспоминаю, как Гас встречал меня с работы. Палящая жара дня понемногу отступала, и тихими, теплыми вечерами мы сидели за вынесенными на улицу столиками пабов, пили холодное пиво, болтали и смеялись.

Иногда собирались большие компании, иногда мы с Гасом были только вдвоем, но неизменным оставался прогретый солнцем воздух, звон кружек и шум разговоров вокруг.

Солнце садилось поздно, и настоящая ночь так и не успевала наступить. Синева просто сгущалась, небо темнело, а через несколько часов снова вставало солнце, и начинался новый ослепительный день.

Жара изменила всех, сделала нас намного приветливее и терпимее.

Лондон наполнился разговорчивыми, приятными людьми — людьми, которые, обычно в остальные три времени года, съежившись от холода, молча снуют по улицам. Они стали по-средиземноморски открытыми и милыми оттого, что могли до одиннадцати часов вечера сидеть в открытых уличных кафе в одних майках без риска замерзнуть до смерти.

Стоило только посмотреть на полные народу пабы, чтобы безошибочно определить, кто из посетителей работает, а кто сидит без работы — и не потому, что безработные никогда никому не выставляли угощение. Просто загар у них был по-южному великолепен.

Жара стояла такая, что не хотелось даже думать о еде до десяти-одиннадцати часов вечера, а тогда мы забредали в какой-нибудь ресторанчик с открытыми настежь по случаю лета окнами и дверями, пили там дешевое вино и воображали себе, будто мы за границей.

Каждую ночь, ложась спать, мы открывали все окна, но даже под тонкими простынями было слишком жарко, чтобы уснуть.

Было невозможно представить себе, что когда-нибудь снова похолодает. Как-то ночью, устав от духоты, я в отчаянии вылила на себя стакан воды, что оказалось очень приятно. А приступ бурной страсти, которым в результате воспылал ко мне Гас, был еще приятнее.

У нас всегда находилась куча дел. Жизнь превратилась в непрерывную череду пикников, вечеринок и ночных развлечений — по крайней мере, так мне запомнилось. Наверно, иногда я все-таки оставалась дома, мирно смотрела телевизор и рано ложилась спать, но, если и так, я этого не помню.

Кроме того, что мы все время были чем-то заняты, вокруг нас постоянно клубилась тьма народу, а уж Гас, разумеется, каждый вечер был готов идти куда угодно.

Ни разу за все лето у меня не возникло проблемы, что хочется пойти выпить, но не с кем.

Сотрудники нашего дружного отдела вечерами часто составляли нам компанию, и даже бедняжка Меридия, охая и отдуваясь, доходила до кафе, падала на стул и, обмахиваясь изо всех сил веером, жаловалась на страшную слабость.

Джед и Гас очень подружились, хотя и не сразу. При первой встрече они вели себя, как два застенчивых мальчика, которым ужасно хочется поиграть вместе, но они не знают, как друг к другу подступиться. Потом наконец они отважились выглянуть из-за моей юбки и предпринять какие-то шаги к сближению. Гас, вероятно, предложил Джеду посмотреть на его новую трубку для гашиша, а может, еще на что-нибудь в этом роде. Потом их уже было не остановить. Мне едва удавалось молвить слово с Гасом в те вечера, когда с нами ходил Джед. Тогда они склонялись голова к голове и вполголоса вели долгие, таинственные разговоры — как мне кажется, о музыке. Мальчики часто говорят о таких вещах. В основном они старались перещеголять друг друга, вспоминая название какой-нибудь малоизвестной группы, гитарист которой потом стал играть где-то еще, и это могло тянуться дни напролет.