Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы, наверное, не знаете, как он умер, потому что не читаете английские газеты… К тому же в газетах — не вся правда…
Несколько лет назад, когда он уже был баснословно богат, он встретил девушку из самой что ни на есть простой семьи… Про таких говорят — славные люди, потому что больше сказать нечего. Отец — кассир в банке или что-то в этом роде. Он женился на ней, потому что только так мог ее добиться, и очень скоро понял, что она тоже хочет сниматься в кино.
Ирония судьбы, не правда ли? Он, запускавший конвейер звезд и презиравший их, был вынужден делать звезду из собственной жены!
Видимо, он по-настоящему ее любил, раз пошел на это… Вы знаете ее имя, его знают все… Теперь она живет в Голливуде. Но перед этим, удовлетворив свое тщеславие, она спокойно объявила Джоакиму, что не любит его, что любит другого, и потребовала развода… Она и трех лет с ним не прожила… Для человека, располагавшего всеми существующими средствами, этого времени оказалось достаточно, чтобы сделать звезду…
Он пытался удержать ее. Месяцами ходил за ней по пятам, говорят, даже стоял на коленях перед ее дверью и рыдал…
Через положенный срок она вышла замуж за актера, которого любила.
А он, осмеянный всеми, еще снимал ее в фильмах своих компаний, чтобы удержать в Англии, сохранить зыбкую связь между ними…
Во время съемок он смотрел на нее, прячась среди декораций… Он был уже болен, потому что жил на износ… Пошаливало сердце…
Как-то вечером он сидел в ночном ресторане один: она должна была придти туда с мужем. Она вернулась из длительного путешествия, и он уже много недель не видел ее…
Когда она вошла, с ним случился сердечный приступ, он рухнул на пол возле ведерка с шампанским…
Он задыхался, а она прошла мимо, не остановившись. Он видел ее вечерние туфли в нескольких сантиметрах от своего лица…
Официанты, метрдотели бросились к нему… Вызывали «скорую помощь». Он умер в больнице на следующее утро…
Согласитесь, мсье Альфред, ни вы, ни я не принадлежим к этой породе людей.
Как вы говорили? Ах, да, что я представляю семейство со стороны отца…
А вы — со стороны матери, со стороны Арлетт, разумеется.
Это неверно, абсолютно неверно».
— Еще виски, Мак.
Он выпил очень много за последние сутки. Что правда, то правда — он много пил всю жизнь. Поэтому бросать сейчас уже не имело смысла. Ведь алкоголик, бросающий пить, — конченый человек…
— Есть новости о шхуне, сэр? Кажется, они договорились…
— Когда они отплывают?
— Не сразу. Им еще придется несколько дней заниматься ремонтом.
Забавно. Теперь ему даже было смешно, как смотрят на него окружающие… Все они, и Мак в том числе, одновременно испытывали к нему симпатию и недоверие. Можно было подумать, что он представляет для них загадку…
— Знаешь, Мак, мне звонил адвокат Вейль… Приглашает вечером в клуб.
— Поступайте, как считаете нужным.
— А ты бы как поступил?
— Я никогда не играл в карты, сэр… Правда, все мои неприятности начались из-за лошади, которой я дал допинг, потому что мне посулили крупную сумму… Я делал это и раньше, между нами говоря, но на сей раз, не знаю почему, колебался… Вспыхнул жуткий скандал, мне навсегда запретили участвовать в скачках…
— Тебе здесь плохо?
— Я не жалуюсь, сэр. Но даже здесь нужно суметь удержаться…
— Ты никогда не пьешь?
— Никогда, сэр… Мне приходится так много наливать…
Появился доктор, поколебавшись, подошел к бару и, повернувшись к Оуэну, приветствовал его, правда, без особой сердечности.
— Здравствуйте, майор.
Оуэну захотелось продолжить свой монолог для него.
«Нет, доктор… Вы неверно судите обо мне… Впрочем, из всех, кто мне встретился здесь, именно вы больше всех на меня похожи и должны лучше других понимать меня…
Прежде всего, вы пьете… Самое забавное, что Мак-Лин, который весь день подает нам спиртное, нас же за это и презирает. Тоже пуританин в своем роде… Он, наверное, жульничает, но не в игре, в чем-то другом… Если содержишь бар, без махинаций не обойтись… Правда, собственные комбинации кажутся ему пустяком, нас же он судит по всей строгости — вас и меня… С детства в его памяти сохранился образ врача, весьма отличный от того, что являете собой вы… Что же касается меня, то, наверное, он задает себе вопрос: достоин ли я еще звания джентльмена…
А знаете, когда я начал пить? Трудно сказать… Точную дату не вспомнишь…
Как я уже говорил мсье Альфреду, стареть я начал незаметно. Не знаю, как стареют другие… Для тех, у кого есть семья, профессия, честолюбие, это происходит иначе, чем для одиноких, как вы и я, для которых все дни похожи один на другой…
Как-то утром, бреясь… Ужасно, что приходится четверть часа глядеться в зеркало… Сперва я заметил, что лицо у меня как-то обрюзгло, стало одутловатым… Иногда май breakfast[25] имел неприятный привкус… Вы будете смеяться, я стал очищать желудок, принимал порошки, пилюли.
Конечно, дело было не в этом… Эти необъяснимые перемены заключались не во мне самом, а где-то вне меня… Словно я перемещался в какой-то зыбкой, непрочной среде, понимаете?
Мужен до этого еще не дошел. Не знаю, произойдет ли с ним подобное. Может быть, он раньше сломает себе шею? Утром он сказал мне ужасную вещь… Не помню точные слова… Даже не совсем понимаю, что он хотел этим сказать… Он упомянул о других возможностях.
Я сейчас вспомню… Сначала я должен свести счеты с ним, с собой…
Представьте себе, что во время нашего разговора были минуты, когда мне становилось стыдно… В конце концов он сумел сделать так, что я возненавидел самого себя…
В общем, я стал пить, чтобы увереннее себя чувствовать. Тогда окружающее постепенно теряет свою реальность…
Что ж, доктор, скажем прямо — мы пьем от одиночества, а в определенном возрасте это трудно переносить… Поэтому, когда я прочел заметку
