— Ты собрался в Крым? — спросила Анастасия.

— А шо? — Сержант гордо вскинул голову. — Ежели матушка-императрица мени виддасть приказ, то я пиду туда знову и дуже рад цьему буду…

День холодный, день пасмурный наступил в Санкт-Петербурге. Тучи легли низко, и через час метель закружила по прямым его проспектам, улицам, одетым в гранит набережным, закачалась над крышами дворцов, особняков и одноэтажных домов на окраинах.

Глафира настояла на том, чтобы барыня оделась потеплее. Пуховая шаль поверх шляпки, длинная шуба на заячьем меху, кроме перчаток, еще и большая муфта, а на ноги — валенки. Выходные туфельки с красными каблучками горничная уложила в суму и сказала, что сама переобует ее высокоблагородие в гардеробе Зимнего дворца. Анастасия согласилась. Пусть Глафира поедет с ней и тоже побывает в царском доме. Конечно, далеко ее не пустят, но и Камергерский подъезд, где принимали утренних визитеров, и нижний этаж там не менее красивы, чем парадные залы.

Хотя «уборная комната» выходила окнами на Неву, в ней сегодня было темновато. Жарко пылали дрова в камине, горели все шандалы со свечами. Государыня куталась в накидку, опушенную собольим мехом. Ее волосы прикрывал чепец с лентами и кружевами. Из-за этого Екатерина Алексеевна выглядела совсем по-домашнему. Потемкин был одет в светло-зеленый кафтан из толстого сукна, по зимнему времени наглухо застегнутый от горла до пояса на правый, отвернутый лацкан.

Аудиенция началась с официальной части. Государыня вслух прочитала свой рескрипт о подвиге подполковника Ширванского пехотного полка Андрея Александровича Аржанова, в коем кратко описывалась вся его служба и очень полно — само блистательное деяние на поле битвы при Козлуджи.

— Все правильно? — спросила она.

Анастасия кивнула. Царица обмакнула перо в чернильницу, и на этом большом листе плотной бумаги с водяными знаками появилась ее витиеватая подпись: «Екатерина».

Столь же торжественно она передала госпоже Аржановой лист с указом о назначении ей пенсии за мужа, за самодержицу Всероссийскую и Отечество свое жизнь в бою с неприятелем положившего.

— Несправедливость, допущенную по отношению к вам, теперь я устранила, — сказала она.

— От всего сердца благодарю, Ваше Величество! — Анастасия присела в глубоком реверансе.

— А знаете, госпожа Аржанова, — тем временем продолжала царица, — я ведь тоже люблю делать подарки. Это так приятно. Потому я не могу отказать себе в удовольствии и преподношу вам дар. Но только взять его в руки нельзя…

— Нельзя? — удивилась Анастасия и посмотрела на руки государыни, которые действительно были пустыми.

— Да, — загадочно улыбнулась Екатерина Алексеевна. — Чего нельзя, того нельзя. Поскольку это деревенька во сто душ крепостных мужского пола в вашей же Курской губернии, дабы далеко от Аржановки вам не ездить…

— Ах, Ваше Величество! — по-детски всплеснула руками Анастасия, позабыв о придворном этикете. — Вы слишком добры ко мне!

— Указ Правительствующего Сената о сем дарении присовокупляю к прочим вашим бумагам, дитя мое.

— Смогу ли когда-нибудь отплатить за таковые монаршие милости? — задала вопрос Анастасия, прижимая к груди пакет из коричневой бумаги с красными печатями.

Императрица посмотрела на нее лукаво и добродушно, точно невзначай спросила:

— А вы хотите отплатить?

Этот вопрос застал Анастасию врасплох. Последнюю фразу она произнесла скорее из вежливости, чем по здравому рассуждению. Но теперь, видя, как быстро Потемкин подошел к ней и встал за спиной, как пристально смотрит ей в глаза царица, она вдруг поняла, что аудиенция будет иметь продолжение, о котором она раньше не думала.

— Но смогу ли я, бедная вдова, простая русская дворянка, ни в каких делах не сведующая… — смиренно начала Анастасия.

— Однако в Крыму вы действовали вполне разумно, — остановила ее Екатерина Алексеевна.

— Я была не одна. Мне помогали… — Анастасия оглянулась на Светлейшего князя Потемкина.

— Все правильно, — кивнул он.

— Умнейший и добрейший Петр Иванович Турчанинов так же много занимался со мной, — продолжала Анастасия.

— Он советовал вам учить язык? — спросила царица.

— Нет. Тут я сама придумала. Третья жена хана Лейла иногда помогала мне. Очень труден он для европейца. Особенно — грамматика.

— В данном случае язык — первейшее и важнейшее дело… — Императрица выдержала длинную паузу. — А что, если я пошлю вас совершенствовать ваши знания в сей полуденный край снова? Правда, положивши при том приличное жалованье.

— Жалованье? — удивилась Анастасия.

— Шестьсот рублей в год.

— Генеральский оклад? — не поверила она своим ушам. — Но за что?

Легкая улыбка тронула губы Екатерины Алексеевны. Не ответив, она отошла к камину и протянула руки к огню. Потемкин встал перед Анастасией. Этот его взгляд был ей хорошо знаком. В постели так он смотрел на нее, если хотел возобновить свои ласки и просил ответить тем же.

— По-моему, Анастасия Петровна, — сказал Потемкин, — вы знаете, за что государыня собирается платить вам деньги. Ведь сумели же вы самостоятельно разобраться в особенностях этой службы…

— Какой службы, ваше высокопревосходительство?

— Сотрудников моей секретной канцелярии.

— Думаю, да.

— Так нужно ли тратить время на объяснения?

— Вы правы, не нужно.

— Отлично!

Потемкин шагнул к конторке, взял оттуда лист бумаги с каким-то печатным текстом и протянул Анастасии. Она вслух прочла слово, набранное сверху большими жирными буквами: «ПРИСЯГА», — далее продолжала читать не очень громко:

— Я обещаюсь всемогущим Богом служить Всепресветлейшей Нашей Царице Государыне верно и послушно, что в сих постановленных, а также впредь постановляемых, Воинских Артикулах, что оные в себе содержать будут, все исполнять исправно…[75]

Присяга была довольно пространной и, в основном, регламентировала поведение военнослужащих на поле боя: воевать храбро, противнику сопротивляться сильно, о государственной измене сообщать немедленно, командиров слушаться беспрекословно, казенное добро беречь, без разрешения из воинской части не уходить и вообще «во всем поступать, как честному, верному, послушному, храброму и неторопливому солдату надлежит…».

Анастасия замолчала и еще раз пробежала глазами весь текст, вдумываясь в каждое слово. Здесь не сообщалось ничего такого, что вызвало бы у нее непонимание или протест. За формулировками присяги вставала знакомая ей до мельчайших деталей армейская жизнь, служба в Ширванском пехотном полку Андрея Александровича Аржанова: ежедневные учения, «кампаменты», поход к Козлуджи, сражение с турками, трофеи и потери.