Сам же издатель высказывался определенно о той сверхзадаче, которая ставилась им перед готовящимся серьезным проектом: «…Биографическая библиотека, Карлейль и Тард, взятые в обшей совокупности, должны демонстрировать в сердцах читающей молодежи веру в человека».

При разработке новой биографической серии перед Павленковым возникало множество вопросов. Каким должен стать сам тип этого серийного издания? Как сделать книжечки доступными как можно большей читательской массе? Кто определит потенциальных героев серии? Найдутся ли авторы?

Когда вопросов возникало больше, нежели ответов на них, Флорентий Федорович следовал испытанному правилу — советовался с друзьями: Г. И. Успенским, Н. К. Михайловским… Павленков настолько увлечен новой идеей, что буквально зажигает своих единомышленников. «Вы так горячо относитесь к своему изданию биографий и так это приятно, “аппетитно” видеть, что и меня сильно подмывает написать что-нибудь. Не знаю только, удастся ли», — пишет издателю Н. К. Михайловский. А в другой записке сообщает: «…Сегодня еду в Москву… Вернусь я в пятницу вечером и затем буду к Вашим услугам по части программы биографий».

Друзья собрались у Павленкова на Малой Итальянской. Предложение Флорентия Федоровича одобрили. Все согласились, что библиотека должна быть обширной, но количество предполагаемых к выпуску книг не должно превышать двухсот. Такая цифра показалась самой оптимальной. Каждому из замечательных людей посвящается книжка объемом от 80 до 160 страниц.

— Объем диктуется условиями цензуры, — заметил Павленков.

Против этого, естественно, возражать не было смысла. А как быть с портретами?

— Помешать непременно, — поддержали все.

— Очень сомневаюсь в этом. Флорентий Федорович помнит, как в моем собрании сочинений портрет появился такой, что я сам себя не узнал, — запротестовал Успенский.

— Полноте Вам, Глеб Иванович. Но, безусловно, портрет, да и вообще иллюстрация в книге только тогда чего-либо стоит, если она исполнена подлинным мастером. Тут Глеб Иванович прав.

— Но настоящих граверов у нас раз-два и обчелся.

— А почему я не могу для этой серии, как это делаю и для других богато иллюстрированных изданий, портрет заказывать в Лейпциге?

— Вот это было бы здорово!

Условились, что к биографиям путешественников, художников и музыкантов целесообразно было бы прилагать карты, репродукции с картин, ноты.

Бурные страсти разыгрались, когда начали формировать персональный состав серии. Не обошлось без упреков. Некоторые предложения стали предметом иронических пассажей со стороны других участников встречи.

Но все же, несмотря на все минусы, состоявшийся разговор был очень полезен. И на следующий же день, для того чтобы привлечь внимание общественности к библиотеке, Павленков рассылает несколько десятков писем и дает объявления на обложках выходящих в ближайшее время книг.

Живой отклик вызвало у общественности намерение Флорентия Федоровича издавать новую серию «Жизнь замечательных людей». Многие прогрессивные писатели, литераторы, журналисты, критики того времени активно включились в работу, чтобы подготовить биографические очерки о тех или иных выдающихся представителях как отечественной, так и мировой культуры, науки, общественных деятелях, полководцах.

Получив предложение К. А. Скальского включить в серию книгу (тот заранее отказывался от того, чтобы претендовать на какой-либо гонорар), в которую вошли бы биографии убийцы американского президента Гарфильда — Чарльза Гито и Наполеона III, Павленков так отвечал автору: «Для меня приятнее платить гонорар, чем получать статьи о gratis(даром. — В. Д.). Но это не помешало бы мне воспользоваться в какой-либо иной форме Вашим любезным предложением, если бы оно совпадало с планом издаваемой мною биографической библиотеки. Но, во-первых, ни Гито, ни Наполеон III не входят в мой список биографий, а, во-вторых, соединять их в одной книжке решительно невозможно, так как ни по своему значению, ни по характеру своей деятельности они неоднородны. Гито — положительный тип второразрядного политического теоретика; Наполеон III — первоклассный отрицательный тип блестящего вырождения империализма в Европе. Его можно было бы соединить с Вильгельмом II, поскольку они оба и им подобные работают безвозмездно и бессознательно на пользу республики».

Историк Д. М. Петрушевский предложил Павленкову написать для серии биографию Джона Уиклифа. Когда ему стало известно о положительном отношении издателя к этой идее, он сообщал Флорентию Федоровичу следующее в письме от 1 мая 1891 года: «В данный момент я не могу точно определить срок, к которому будет представлена моя работа. Очень вероятно, что она будет готова через месяц, два; во всяком случае, я надеюсь окончить ее не позже 1-го января следующего года, о чем и имею честь Вас уведомить».

А вот аналогичное послание Н. К. Михайловского: «Мне улыбаются и Магомет, и Франциск Ассизский, и Лермонтов, и Салтыков, и Ренан, но очень недоумеваю». Чуть позже: «Вернее, однако, что я Вам предложу биографию Ивана Грозного, если она, конечно, Вам пригодится. Боюсь только цензуры, хотя, понятно, ничего страшного писать не собираюсь». «Биографию Грозного попробую начать в непродолжительном времени, — сообщал в дальнейшем Павленкову Михайловский, — когда немного осмотрюсь и покончу с кое-какими началами в “Русских ведомостях”, продолжение которых идет ужасно туго».

Предложений по пополнению библиотеки «Жизнь замечательных людей» все новыми и новыми потенциальными героями поступало немало. Но Павленков твердо придерживался тех принципиальных установок, которые были выработаны в тот памятный вечер, когда он собрал в своей комнате ближайших друзей.

Поэтому, получив письмо от юноши из Санкт-Петербурга В. Бонч-Бруевича, Флорентий Федорович разъяснял ему: «Пополнять биографическую библиотеку (и без того состоящую из 200 с лишком книжек) математиками не нахожу ни возможностей, ни даже желания нет».

В письме Флорентия Федоровича от 15 апреля 1894 года (лицо, кому адресовалось письмо, установить не удалось. — В. Д.) также идет речь о составе библиотеки, об оценке ее в общественном мнении. «Многоуважаемый Александр Антонович, — писал Павленков. — Ваше одушевленное, горячее письмо я прочел с редким удовольствием. Ясно, как Божий день, что Вы любите свое дело деятельною любовью, потому что следите за его перипетиями с замечательным вниманием. Вполне согласен с Вами, что включить Ламброзо в биографическую библиотеку, значит быть только справедливым к его заслугам, как основателя школы, вооружившего ее верным и плодотворным научным методом. Боюсь только, что встретится затруднение со стороны биографического материала. Судя по Вашему письму, мне кажется, что Вы могли бы написать недурную книжку… Очень приятно было бы знать, от кого я имел удовольствие получить письмо — от юриста, врача, учителя и т. д.».

Работа над серией шла полным ходом. В павленковской переписке то и дело встречаются сюжеты, связанные с изданием биографической библиотеки. Особенно активно включился в подготовку серии «Жизнь замечательных людей» критик Евгений Андреевич Соловьев. Он предлагал для серии одну фигуру за другой.