— Мама, папа, погодите, я хочу вас познакомить. Это Сталина Ильясовна, мой педагог по вокалу.

— По вокалу? — всплеснула руками Надежда Клавдиевна. — Да когда же ты успела?

— У вас замечательная дочь, — сказала Сталина Ильясовна. — Мне очень приятно с ней работать. Упорная, работоспособная.

— Спасибо, — зарделась Надежда Клавдиевна.

Геннадий Павлович обошел вокруг кровати и сперва с чувством потряс кисть Сталины Ильясовны, а потом, разойдясь, поцеловал ей руку, неловко ткнувшись в один из крупных перстней.

— А это… — Люба погладила джемпер Николая.

Надежда Клавдиевна и Геннадий Павлович переглянулись.

— Это мой будущий муж, Николай Аджипов.

— Будущий? — строго спросила Любу Надежда Клавдиевна. — Или успели уж?..

— Надежда, — одернул Геннадий Павлович. — Что ты, в самом деле? Они люди взрослые, сами разберутся.

— Не встревай, Геннадий! — осадила Надежда Клавдиевна.

— Я мать, о дочери беспокоюсь. А что как погуляет, да бросит? А нам — лялю в одеяле?

— Мама!.. — вскрикнула Люба и закрыла ладонью глаза.

— Надежда! — возмутился Геннадий Павлович.

— Подожди, Любовь, — остановил Любу Николай. И обратился к Надежде Клавдиевне: — Я ваше беспокойство понимаю. Но волнуетесь вы напрасно. У вас замечательная дочь. И я прошу ее руки.

— Мы согласны, — быстро сказал Геннадий Павлович. — Чего говорить — то полагается? А! Совет вам да любовь!

— Как это — согласны? — уперлась Надежда Клавдиевна. — Первый раз человека вижу. Кто? Чего? А может он разженя? Может, на восьмерых алименты платит? Чай, не мальчик, лысый уж вон.

— Мама, — скулила Люба. — Коля не разведенный. Как тебе не стыдно? Причем здесь — лысый?

— Не разженя, — подтвердил Николай.

— А ты его паспорт видела? — шумела Надежда Клавдиевна.

— Паспорт я, к сожалению, дома забыл, — не дрогнул Николай.

— Надежда, причем здесь паспорт? — кипел Геннадий Павлович. — Ты не на паспорт гляди, а на человека. Видно ведь, что человек порядочный!

— Знаем мы этих порядочных, — вскрикивала Надежда Клавдиевна. — Выгоды, может, ищет?

— Мама, — закричала Люба. — Ну какая Коле во мне, инвалиде, выгода?

Нет, не так представлялось Надежде Клавдиевне замужество Любушки. Мечтала она, что сперва будет ходить к Любе хороший скромный мальчик. Недолочко, год-два. А потом придут к Зефировым его отец с матерью: у вас товар, у нас — купец. Посидят они, обсудят, как да что? Где жить молодые будут? Как свадьбу справлять? Что с того, что Любушка неходячая? Другая девка и с ногами, да сидит как засватанная, квашня квашней. А у Любушки всякая работа в руках горит! И вышивает, и готовит, и торт замечательный делает, «Медвежья лапа» называется, из клюковки прослойка, и стихи пишет, и на балалайке играет — вся из талантов!

— Уж не знаю, — сказала Надежда Клавдиевна на всякий случай и притихла. — Ладно, согласна я. Береги Любушку!

— Нет вопросов, — пообещал Николай.

— Жить где будете? — забеспокоилась Надежда Клавдиевна. — А то к нам можно, у нас квартира трехкомнатная, титан новый, недавно только поставлен. И город наш хороший. Да вы ведь сами бывали, видели. На рыбзавод поможем устроиться.

— Спасибо, — глядя в окно, сказал Николай. — Заманчиво, конечно. Я в принципе, не против. Платят-то хорошо?

— В сезон до семи тысяч рублей доходит, — пояснила Надежда Клавдиевна.

— Нормально! — похвалил Николай.

Сталина Ильясовна подозрительно поглядела на Николая.

— У нас ведь и огород свой, — похвасталась Надежда Клавдиевна. — Картошку, морковь, свеклу, лук, чеснок, все дадим. Куда нам столько, верно Гена?

— Ну, ты что, мама? — вскрикнула Люба. — Какой огород? Я домой не вернусь. Я Москве уже в шоу-бизнесе начала работать. В ночном клубе выступила с большим успехом. Мы с Колей ходили на студию звукозаписи, договорились насчет моего альбома. Нет, я из Москвы уехать не могу.

— Ну, раз жена против переезда, — с сожалением сказал Николай, — придется оставаться.

Сталина Ильясовна с еще большим подозрением поглядела на Николая.

— Значит, честным пирком да за свадебку? — потер руки Каллипигов и компанейски подмигнул Николаю.

— Точно, — подтвердил Николай.

— Вот и ладненько, — сказал Каллипигов. — Тогда, с вашего позволения, я удаляюсь. Дела. Землячка дорогая, не забыла, о чем договаривались?

— Нет, не забыла.

Каллипигов изобразил руками общий салют и ушел с довольным видом. Вслед за ним тактично засобиралась Сталина Ильясовна. Затем, обнявшись с тестем и тещей, удалился Николай.

— Мама, помоги мне помыть голову, — попросила Люба. — Видишь, здесь специальная раковина возле кровати.

Она взахлеб рассказывала Надежде Клавдиевне и Геннадию Павловичу про визит президента. Они дивились на цветы, охали над золотыми часами, дружно подтягивали вслед за Любой песню про младенца-Христа, во время прогулки которого по саду в дверях появился глава государства. Когда Люба, накормленная, с вымытыми волосами, прокапанным в вену лекарством, устало закрыла глаза, Зефировы тихонько удалились.

Перед глазами Любы каруселью крутились желтые и оранжевые цветы, телекамеры, галстук президента, бирюзовые халаты докторов, черные точки и алые спирали. Потом появилось осеннее пожухлое поле. Трава на поле была то ржано-коричневой, как подгоревший на костре хлеб, то тускло-седой, словно чешуя снулой рыбы, лежащей на мокром песке. И слышен был тихий стук дождя, прерывистый, как будто и не дождь это идет, а ходят по крыше веранды лесные птахи, склевывают застрявшую в дранке рябину да залетевшие семена. От этих тихих звуков и вида сырого поля Любе было сладостно, нежно-щемяще. Потому что она знала сквозь сладкую дремоту, что сейчас пойдет, вернее, поплывет над полем, перешагивая через мягкие кочки, склоняясь над паучком, судорожно выбирающимся из лужицы, срывая жесткие зонтики заскорузлых трав. А вдали, за полем, непременно будет река с темной тихой водой, то стальной, как окалина, то красно-бурой от преющей листвы. И Люба вдохнет ее, туманную и прелую, а потом присядет на корточки и опустит руки в холодную воду.

Люба опустилась на колени и взглянула в воду.

«Люба-а, — прошептал кто-то из воды. — Любушка-а»

Люба вздрогнула и открыла глаза.

«Люба, — шепотом звала коляска, — неужто спишь? Все бы спала! Даром, что коляска криком кричит, глаз сомкнуть не может».

«Да ты дрыхла, как сторож рыбосклада», — сонно засмеялась Люба.

«Я? — возмутилась коляска. — Дрыхла?»

«А кто храпел?» — приперла Люба коляску к стенке.

«А я почем знаю? — громким шепотом отпиралась коляска. — Может, телевизор?»