также когда-либо действительно выходить на необходимость задавать основной вопрос.

Тот, кто не был поистине укоренен и в то же время не столкнулся с вопрошанием – как он мог бы действительно постичь лишение корней? И как кто-либо, кто не прошел через этот опыт – сможет осмыслить для себя, начиная с самого основания, новую основу, которая отнюдь не есть просто отвращение от старого и жадное устремление к новому, но еще меньше есть свойственное немощи стремление к компромиссу и уравниванию-приравниванию – но которая есть творческое преобразование, в котором все изначальное произрастает ввысь, достигая своей вершины?

Но поскольку самые глубокие внутренние опыты и выборы-решения остаются Существенным, их приходится исключать из публичных обсуждений и держать за их рамками.

Вероятно, еще никогда философское произведение в чистом виде не было более необходимо, чем сегодня и в будущем – ведь еще никогда обезображивающее и разрушительное насилие шумного возвещения и громкого болтливого обсуждения, рекламного восхваления и шумихи, страсти к расчленению и разрушению душ не было столь большим, столь лишенным тормозов и столь осознанным, как сегодня.

Как сильно и сколь уверенно впадают в иллюзию, что произведение может быть понято и усвоено, если знать «письма» и высказывания его создателя и его «психологию».

Удастся ли нам и здесь еще раз начинание, при котором мы отбросим любопытство и созреем для представления о возникновении произведений с необходимостью? Но где же «произведения»? Допустим, что они могут быть созданы – и еще создают в то же время – что относится к их действительному характеру произведений – время-пространство, в которое они придут и встанут там, чтобы стоять? Разве не помешают всему этому с самой основы «психология», массовость и «пропаганда»?

Разумеется – а потому должны быть одиночки, которые достигнут еще Одного, что достаточно мало будет причисляться к Великому; разумеется, что они будут передавать дальше полученные ими невнятные знаки-намеки, указывающие на существенное и исторически необходимое – передавать посредством своих писательских опытов – дальше, не очередному поколению, а следующему за следующим, при котором, вероятно, определится участь Запада в целом.

Приложения для тех, у кого есть желание и воля

(О подкреплении того, что было предпринято)

I. Что предлагается

1. Лекции

2. Доклады

доклад о Гегеле (Амстердам)[144]

О сущности истины[145]

Современное положение философии

(Доклад в Констанце)[146]

Исток художественного творения (Доклад во Фрайбурге)[147]

Исток художественного творения (Франкфуртские доклады)[148]

3. Наброски к этюдам, в частности

– к трансцендентальной диалектике и к критике практического разума Канта[149]

– к феноменологии духа Гегеля[150]

– к монадологии Лейбница[151]

– к критике эстетической способности суждения Канта[152]

– к письмам Шиллера об эстетическом воспитании +

– к лекции о Ницше[153]

4. Подготовительные работы к учению (включая самокритику к «Бытию и времени»)[154]

5. Размышления и указания-намеки. Тетради II–IV–V[155]

6. Лекция о Гёльдерлине[156] и предварительные работы к «Эмпедоклу»[157]

7. О со-бытии (До-клады к философии[158], к этому – N г.4)

II. О частностях

1. Лекции

Все они, по большей части, представляют собой обернутое-закутанное в какое-то новое мышление нащупывание истины пра-бытия и ее основоположения в Вот-Тут-Бытии. За воспитательским устремлением к разворачиванию и усилению способности к вопрошанию и к свободному владению ремеслом стоит само подлинное мыслительское движение как усилие, направленное на фундаментальное установление иного начала. Это иное вопрошание об истине пра-бытия – в отличие от вопроса о сущности суще-бытующего может осуществляться только в споре с доныне существовавшей историей (Geschichte) и при новом раскрытии истории. Спор достигает своего завершения в лекциях о Ницше.

Лекции всегда остаются лишь передним планом; они берут свое начало от основной настроенности на – кажущийся абсолютно произвольно выбранным – отрезок пути и с этого угла зрения дают возможность увидеть все в целом.

Существенное значение всегда имеет сам подход – сама последовательность шагов – это вовсе не притязание на истины в последней инстанции.

«Закругление» они обретают никогда не в завершенности и в иллюзорном «доведении до готовности», но во внутренней плотности-насыщенности сокрытого движения вопрошания.

Все лекции историчны [глубинно-бытийно] (geschichtlich), они полагают основу истории (geschichtegriindend), но никогда не историчны [проверхностно] (historisch).

Тот, кто станет читать их только непосредственно и слушать как историческую (historische) презентацию некоторого произведения-учения, и тот, кто после этого станет сравнивать концепцию с другими, уже существующими, что-то высчитывая-рассчитывая при этом, или использует для «улучшения» их – тот еще не понял ничего.

Лекции все принадлежат к кругу решения той задачи, которая в наброске «О событии» названа «подачей, вводом мяча в игру». Возможно, Некоторым Немногим в более поздние времена удастся познать из основного движения умалчивания то, о чем умалчивалось и, исходя из этого, ввести в свои границы выразительно и членораздельно сказанное. Но, вероятно, все так и останется погрязшим в исторических (historischen) расчетах-вычислениях, и будет найдено неизбежное здесь всезнайство, убежденное в том, что все это будет «превзойдено» «в вышедшей тем временем литературе».

В отдельных лекциях и, тем более, при сопоставлении их между собой обнаружатся некоторые повторения, которые, однако, схватывают то же самое, исходя из различных ситуаций мышления, и, тем самым, взаимно опираются друг на друга.

Тем более обнаруживаются «противоречия» и изменения ранее сказанного – без того, чтобы это когда-либо отмечалось особо.

Из лекций – прежде всего, связанных с Аристотелем – большинство материала было превзойдено благодаря развернутому позднее более изначально вопрошанию – к устранено.

Некоторый пригодный к употреблению, но уже перенятый на различных путях от других материал содержится еще в интерпретации «Софиста»[159] и в лекции о риторике Аристотеля[160].

Существеннее, чем эти сделанные ощупью попытки, было в перспективе понять – переходя от постановки направляющего вопроса (Что есть сущее-бытующее?) к постановке основополагающего вопроса (Как сущит истина пра-бытия?) – философию Аристотеля как первое завершение первого начала западной философии – чисто греческое, свободное от всяческого прохристианивания и сходластики, отделенное от всего и всяческого старого и нового гуманизма.

Во всех лекциях сделанные по тому или иному поводу замечания в связи с разными моментами реальной ценностью не обладают. Нигде не входило в намерения вступать в полемику с философской ученостью современников. Те или иные указания и ссылки представляют собой, по большей части, ответы на вопросы, заданные слушателями. Важнее всего для понимания разворачивания вопрошания – начиная с «Бытия и времени» – лекции, прочитанные с 1930/1931 года (Гегелевская феноменология духа)[161]