Мы уже упоминали (с. 338), как Ликимний высказывался о прекрасных глазах своего возлюбленного.

Сапфо: «Встань передо мной, мой друг, и пролей милосердие из твоих глаз».

От Анакреонта дошли стихи: «Мальчик с видом девическим, просьб моих ты не слушаешь и не знаешь, что душу ты на вожжах мою держишь»[136].

Могучий Пиндар начинает несохранившийся сколий словами: «В должное время, в юные годы надобно пожинать любовные утехи; но лучащийся блеск из глаз Феоксена – кто, увидев его, не вспенится страстью, сердце у того черное, из железа или стали на холодном выковано огне»[137].

Великий философ Аристотель (фрагм. 81р, Аф., xiii, 564б), самый универсальный мыслитель античности, сознается: «Влюбленные ни на что так не смотрят, как на глаза своих любимцев, где прячется секрет мальчишеской привлекательности».

Разумеется, лирические поэты не остались в стороне от прославления глаз мальчиков. Ивик, например, восхваляет их в стихах, начинающихся словами: «Эрос влажномерцающим взглядом очей своих черных глядит из-под век на меня и чарами разными в сети Киприды крепкие вновь меня ввергает»[138].

В другом месте он сравнивает глаза мальчика со звездами, мерцающими в небе темной ночью.

Особенно часто глаза мальчиков воспеваются в «Палатинской антологии». Например, Стратон говорит о мальчике (Ант. Пал., 196): «Твои глаза, Ликиний, сверкают божественным блеском; или, вернее, мой господин, они стрелы, мечущие пламя. Даже на миг не могу я взглянуть на тебя, так ослепительны твои глаза».

И в другом отрывке: «Мне нравятся и карие глаза, но всего более я люблю сияющие черные».

Эти несколько цитат дают представление о том, как восхваляли греки глаза возлюбленных; другие черты мальчиков превозносились не реже, однако здесь нет необходимости знакомить читателя последовательно со всеми отрывками, мы лишь кратко упомянем некоторые из них.

При виде мальчика, на щеках которого вспыхивает очаровательный румянец, разжигающий ответное пламя, Софокл приводит строки из трагического поэта Фриниха: «На его красных щеках горит огонь любви»; а сам Софокл говорит, что «на нежных щеках Эрот несет свою стражу».

Для грека еще одним важным признаком красоты были волосы. Гораций так говорил о поэте Алкее: «Вакха, муз он пел и Венеру с сыном, что повсюду с ней неразлучен, Лика черных блеск очей воспевал, красавца, Черные кудри»[139].

Если верить Цицерону, Алкей некоторое время находил особое удовольствие в том, чтобы любоваться родинкой на пальце своего мальчика Лика.

Комический поэт Ферекрат восхвалял красоту кудрявого мальчика такими словами: «О ты, сияющий золотом своих кудрей».

Когда Анакреонт остановился при дворе Поликрата, правителя Самоса, он восхищался одним из мальчиков Поликрата, прекрасным Смердием. «Мальчик радовался этому и с благоговением относился к поэту, плененному его душевными качествами, а не телесной красотой. Поликрат стал ревновать Анакреонта к мальчику и за то, что поэт почтил Смердия своей похвалой, а Смердий ответил на его любовь любовью, остриг его длинные волосы. Он обезобразил лицо своего любимца, чтобы досадить Анакреонту. Тот, однако, не выказал огорчения, но повел себя так, будто мальчик по своей воле лишил себя красоты волос, и вывел глупость тирана в своих стихах, что стало актом возмездия. От этого стихотворения остались лишь строчки: «Он остриг безупречное буйство его нежных волос, которые прежде так любил откидывать назад с его лба». Об идеале мальчика самого Анакреонта мы можем и теперь узнать из его стихов.

Другим любимцем поэта был Бафилл, который восхищал его не только своей красотой, но также и умением играть на флейте и кифаре. Поликрат поставил этому юноше статую в храме Геры на Самосе, описанную Апулеем (Апулей. Флорилегиум, ii, 15), который сам ее видел[140].

В соответствии с представлениями античности любовь есть не что иное, как стремление к обладанию красотой, и поэтому после всего нами сказанного ничуть неудивительно, что чувственная любовь греков была направлена на мальчиков и что они стремились и находили в любовных отношениях с ними помимо физической еще и душевную близость. На идеал красоты, относящийся к мальчикам, влияли, помимо прочего, многочисленные способности мальчиков, с которыми можно было рассуждать на серьезные темы, в то время как с девушками мужчина мог лишь шутить. Таким образом, греки находили душевное пристанище в своих доверительных партнерах по сексу не только в смысле общественном, но и в интеллектуальном. Любовь древних греков к мальчикам (педофилия) является для нас, современных людей, неразрешимой загадкой, но можно доказать, основываясь на истории их любви к мальчикам и ее выражении в греческой литературе, что она была наиболее существенной и значимой основой греческой культуры, которая имела решительно гомосексуальную направленность.

Теодор Драйзер в своей книге о Спарте выразил это так: «Всякий, кто не способен рассматривать любовь греков к мальчикам или склонность Сапфо к своему полу как нечто возвышенное и священное, отрицает ее в лице Греции. Мы больше обязаны их героическим любовникам, чем тому, что самое прославленное человечеством искусство сделало ради европейской свободы или полного разрушения персидского деспотизма, тому, что выразилось в разносторонних естественных импульсах мужчины… Любые нападки на любовь мальчиков в период расцвета Спарты имели бы разрушительные последствия, если бы эта любовь считалась нездоровой и шла не на пользу людям».

Если особенности любви греков, представленные на предыдущих страницах, не становятся предметом отрицания, тогда имеет смысл сделать мальчика предметом обсуждения.

В двенадцатой книге «Палатинской антологии» для нас сохранился один из гимнов любви к мальчикам. Мы должны вернуться к этой теме в литературном и историческом обзоре, но теперь мы рассмотрим отдельные фазы педофилии на основании поэтических отрывков, содержащихся в этом собрании, цитируя самих поэтов.

Если Стратон однажды признался, что «все мальчишеское» имеет для него особое очарование, он открыл не только свою душу, но выразил мнение всех греков, говоря от имени многих эллинов.

В другом месте он сознается: «Меня не привлекают длинные волосы или необязательные локоны, которым научают скорее в школе искусств, а не в природе, но я очарован покрытым пылью и грязью мальчиком, только что покинувшим спортивную площадку, и цветом его мускулов, блестящих от масла. Моя любовь нежна без прикрас, а в искусственной красоте присутствует забота женственной Киприды».