па, классическим танцам, безусловно, противопоказанные и вызывавшие взрывы хохота. Перехода за грань эстетики, однако, не чувствовалось, уж очень была изящна и мила веселая раскрасневшаяся танцорша, в которой Пересветов узнал Елену Евгеньевну, вручавшую ему в день приезда квитанцию об уплате за гостиничный номер. Ее каждое движение, каждая мина пронизаны были нарочитым кокетством и откровенной иронией над своим танцем, над партнером, над самой собой и над публикой, которой она время от времени показывала язык. Должно быть, она показала язык и академику, потому что он усмехнулся и, отвернувшись, буркнул:

— Безобразие! Как только нашей Элечке не стыдно!

И направился к себе в номер спать. Но она танцевала мастерски, ни на миг не теряя контроля над собой, — верный признак владения искусством.

Партнера танцорши Константин сначала видел только со спины, мешали впереди стоящие. Хохолок волос показался ему знакомым; когда танцевавшие, имитируя круговую погоню друг за другом, поменялись местами, он, к своему крайнему удивлению, узнал «героя дня» — Митю Варевцева! Куда девался его животик, над которым его обладатель сам любил подтрунивать. Потный, с развязавшимся галстуком, заметно выпивший Митя не отставал от молоденькой партнерши ни в задорности танца, ни в темпе, ни в изобретательности, отвечая по-своему на каждый новый ее зачин. Пересветов не знал, на кого из них ему смотреть, и хохотал вместе со всеми. «Хорошо, что старик ушел, — подумал он, — не успел опознать своего любимого ученика».

Уж этот танец он непременно опишет в своей повести. И этот язычок, показанный академику… «И тут проблема поколений!»

Психолого-педагогическая лаборатория размещалась в двух тесных комнатках второго этажа пришкольного флигелька. Ее сотрудницы и сотрудники забегали сюда во время перемен, — все они имели учительскую нагрузку в школе. Они охотно показали московскому писателю несколько своих уроков математики и русского языка в первом и втором классах. С некоторыми вариациями он увидел и услышал то самое, о чем имел представление по заснятому здесь фильму «2×2=X», а затем в течение двух дней по нескольку часов сидел за письменным столом в лаборатории над итоговыми таблицами обследований и папками всяких докладов, записей и ученических сочинений. Особенно внимательно он штудировал материалы исследования познавательных интересов учащихся, чувствуя, что здесь главный нерв проводимого Варевцевым и другими эксперимента, ключ к его успеху или неудаче.

Исследование, с которым ему рекомендовал ознакомиться руководитель лаборатории, проводилось так. Второклассникам двух школ, экспериментальной и контрольной (обычной, работающей по недавно утвержденным новым программам), предложили написать в течение учебного часа сочинение на любую из четырех тем по выбору: 1) Что я знаю о слове? 2) Что я знаю о математике? 3) Чем я люблю заниматься? И 4) Мой выходной день. Чтобы на выбор не повлияли посторонние соображения, сказали, что цели занятия чисто научные, что отметки проставляться не будут и выбор темы никакого значения иметь не будет. Занятия проводил не их классный учитель, а человек для школьников посторонний, психолог.

И вот оказалось, что в обычных классах почти никто не выбрал тему, связанную со школьной программой (1-ю или 2-ю), а в экспериментальной на эти темы писали более половины второклассников. В обычных классах большинство учеников писали на тему о выходном дне.

О своих любимых занятиях писали и тут и там, но вот что характерно: в экспериментальных классах почти все, кто выбрал эту тему, отдали предпочтение занятиям познавательного характера: изучение любимого школьного предмета, чтение серьезных книг и т. п. А в контрольных классах большинство оказалось любителями погулять, поиграть в футбол и другие игры, а если почитать — то сказки.

С большим интересом читал Пересветов ребячьи сочинения, написанные на тему по выбору и не на отметку. «Слово бывает очень хитрым, — писала второклассница Ира Ф. — Оно может быть одинаково на слух, а если проверить орфограммы в слабых позициях, то это, оказывается, два разных слова». «В школе я узнала, — пишет ее тезка Ира Е., — что можно составить звуковую модель слова».

Вадик К.: «Я очень люблю решать примеры и уравнения. Иногда я, когда не задают уроков на дом, сам придумываю уравнения, записываю их на чистый листик и решаю».

«В школе я узнал, что задачи можно решать двумя способами: арифметическим и алгебраическим. А дома, когда я еще был маленьким, я этого от старших братьев не слышал, а они уже ходили в школу» (Ростислав К. не чувствует себя маленьким, он уже взрослая личность!)

«Мы сейчас проходим теорию множеств… В алгебре главный девиз: упрощение и обобщение». (Витя К.)

Все это писали 8—9-летние второклассники. А вот сочинения учеников четвертого экспериментального класса, мальчиков и девочек в возрасте 10—11 лет:

«Я люблю заниматься химией, неорганической химией… Химия — основа технологии, биологии, физической химии, кристаллографии, геобиохимии и т. д.». (Женя В.)

«Я люблю заниматься историей древних греков и римлян. Я достала много книг о них». (Юлия Г.)

«Люблю читать книги, потому что из книг я узнаю много нового, интересного. Я волнуюсь за судьбу героев, радуюсь, когда книги хорошо заканчиваются. И после того, как книгу прочитаешь, долго обдумываешь ее и делаешь какой-то вывод — как правильно поступать, а как неправильно, что справедливо и что нет». (Ира Г.)

Три молодые женщины, сотрудницы лаборатории, были не похожи друг на друга. Вера Леонидовна, с туго заплетенной темной косой и задумчивым выражением серых глаз, вызывала у Пересветова образ тургеневской девушки. Елену Евгеньевну, стриженную под кудрявого мальчика, он запомнил по ее вихревому танцу. Она казалась ему самой из них современной. Инессу Александровну, блондинку в очках, он готов был зачислить в категорию «синих чулков», встречавшихся среди девушек во все времена, такой она казалась невозмутимой и серьезной. Но когда молодые женщины шумно врывались в помещение лаборатории, делясь впечатлениями от только что проведенных ими уроков, они все три сливались для него в единый образ энтузиасток своего дела. Заметив притулившегося за столом в боковой каморке писателя, кто-нибудь из них тихонько прикрывал дверь, чтобы ему не помешать, но он вставал со стула и отворял ее снова, улыбаясь и говоря, что и в его рабочем дне должна быть перемена.

У Инессы Александровны выдался свободный урок, и они разговорились. Она работает здесь больше десяти лет, со дня организации экспериментаторской группы. Тогда их было несколько человек. Окончив харьковский пединститут в 1961 году, они загорелись желанием участвовать в научно-исследовательской экспериментальной работе. Кое-кто потом отсеялся, пришли новенькие…

— В лаборатории нас было человек пять, и мы первые пять лет работали в свободное время без оплаты. Каждый экспериментальный урок сообща обсуждался с руководителями, планировали следующий.

— На какие же вы средства существовали?

— Уроки в школе нам оплачивались. В шестьдесят восьмом году впервые