Она качает головой в знак несогласия.

― Я могу только предположить, что это произошло из-за другого Кингстона. Может, я и сказочная, но даже у моей власти есть свои пределы.

Я безудержно смеюсь.

― Пойдем, прогуляемся. ― Она предлагает мне свой локоть.

Я переплетаю свою руку с ее, сжимая в кулак свою потную ладонь.

― Каким бы приятным ни был этот сюрприз, что ты здесь делаешь?

― Я выполняю свой материнский долг.

― Для Джакса? ― мои слова отражают замешательство, которое, несомненно, отразилось на моем лице.

― Для тебя. ― После этого она молчит.

Я обдумываю ее слова, пока мы выходим из дома бабушки. Позднее октябрьское солнце светит на нас, пока мы идем к побережью. Вера выбирает место у изрезанного берега, откуда открывается хороший вид на Средиземное море.

Мы обе садимся на скамейку, как тогда, в Лондоне, все эти месяцы назад.

― Я здесь и по собственным эгоистичным причинам, и потому что думаю, что тебе не помешает совет матери. Твою маму забрали у тебя в таком юном возрасте. Я не могу представить, какую боль ты пережила, и какие трудности ты испытываешь сейчас с бабушкой. Быть молодой и нести на своих плечах такую большую ответственность, наверное, очень утомительно.

Я киваю.

― Эгоистичная часть меня так устала от этого.

― Это не эгоистичная часть, это человеческая часть. И именно это делает тебя настоящей.

Я опускаю голову и сосредотачиваюсь на своих руках, сложенных на коленях.

― В некоторые дни к ней трудно ходить.

― Потому что она думает, что ты ее дочь?

Я сглатываю, чтобы побороть сухость в горле.

― Ты слышала?

Вера хватает меня за руку материнским жестом, который я так жажду, напоминая мне о ее трепете.

― Я не знала, что ее состояние настолько тяжелое.

― Это то, что есть. ― Я пожимаю плечами.

― О, прекрати этот токсичный позитив. Тебе не нужно все время быть сильной. Скажи мне, что ты на самом деле чувствуешь.

― Одиночество. Мне так чертовски одиноко, что иногда я плачу во сне. ― Поскольку Элиас путешествует, а бабушка находится в том состоянии, в котором она сейчас, я чувствую себя обделенной лаской до такой степени, что она душит меня, как темнота, которую я презираю всем своим существом.

Она качает головой и похлопывает меня по руке.

― Мой сын ― идиот. Бескорыстный идиот, но все же идиот.

Одно упоминание о Джаксе заставляет меня вздрогнуть.

― Я хочу рассказать тебе одну историю, но ты должна пообещать, что дослушаешь ее до конца. Не перебивай, пока я не закончу.

Мои брови сошлись, когда я задумалась о том, какой историей она хочет поделиться. Возможно, что-то о Джаксе, что заставит меня сломаться перед его мамой. Но Вера заслуживает моего уважения и времени, поэтому я киваю в знак согласия, несмотря на нахлынувшие эмоции.

― Я узнала о своем заболевании через несколько месяцев после рождения Джакса. Когда моему дедушке поставили диагноз «болезнь Хантингтона», родители прислали мне письмо об этом. Ни телефонного звонка, ни приветствия, ни поздравлений с рождением ребенка. Только обычное письмо с пожеланиями здоровья и предложением пройти тест на случай, если я являюсь носителем гена. ― Голос Веры дрогнул.

Она продолжает, крепче вцепившись в мою руку.

― Я не могла смириться с таким диагнозом. Я недавно вышла замуж и только что родила ребенка. Но когда я узнала о своем дедушке, мой мир словно остановился. Зак был моей единственной опорой, когда я проходила через процесс встречи с генетическим консультантом. Единственная причина, по которой я прошла через тестирование, ― это мой сын. Я могла бы прожить счастливую жизнь, не зная о том, с чем не столкнусь до глубокой старости, но я знала, что мой сын заслуживает того, чтобы знать. Он заслуживает того, чтобы наслаждаться каждым моментом, который я могла ему предложить, пока моя болезнь не начала брать свое.

Она выпустила рваный вздох.

― Это было самое трудное решение, которое мне когда-либо приходилось принимать. Когда я узнала, что являюсь носителем гена, я разозлилась, а потом впала в депрессию. Зак был рядом со мной на каждом шагу, заботясь о том, чтобы кто-то был на моей стороне. И, о Боже, Зак сам едва стал взрослым. Его карьера начинала набирать обороты в боксе, а тут я, новая жена и новое бремя для него. Известие о моем диагнозе и послеродовые гормоны привели к тому, что я впала в депрессию. Глубокая, темная, одинокая, полная сомнений в себе и ненависти. К себе, к своей ситуации, к шансам, которые я, сама того не зная, поставила против своего новорожденного сына. Я едва жила. Едва дышала, но я старалась выполнять свои основные материнские обязанности. Однажды Зак протянул мне нашего сына, и, Боже мой, я до сих пор помню его речь. Клянусь, его слова выжглись на моем сердце и никогда не покидали его. Зак сказал:

― Может показаться, что солнце время от времени перестает светить из-за туч, ливня или ночи, но оно все еще там. Оно выдерживает все, чтобы питать жизни, которые от него зависят. Ты ― мое солнце. Мне все равно, что ты скрыта из-за бури или конца света. Я не могу жить без тебя, и я не могу представить себе мир, в котором мой сын тоже захочет этого.

Из глаз Веры вытекает пара слезинок. Я обхватываю ее руками и обнимаю, все еще не говоря, как она просила, потому что ей нужно выплеснуть это.

― Я перестала сиять. Я перестала жить. Я позволила диагнозу, который не повлияет на меня в течение многих лет, засосать мое счастье, как вакуум. Но доброта Зака и моя любовь к Джаксу вытащили меня из этого состояния, а также терапия. И ты, возможно, задаешься вопросом, почему я рассказываю тебе все это, но я клянусь, это важно.

Она испустила глубокий вздох.

― Я понимаю своего сына больше, чем кто-либо другой. Может, он и устроен, как его отец, но у него каждая унция моего сердца. Он оттолкнул тебя, вместо того чтобы держать тебя при себе. Ему понадобились годы, чтобы согласиться на генетический тест в первый раз, но после менее чем одного сезона с тобой он был готов пройти весь процесс заново. Свет, который я не видела в нем с тех пор, как он был моложе,