Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Средний класс страшился коммунистов, и не только потому, что в политическом отношении они выражали социальную угрозу, которую представляли безработные, но и потому, что в начале 1930-х гг. их становилось все больше и больше. Их численность на национальном уровне подскочила со 117 000 в 1929 г. до 360 000 в 1932 г., а количество отдаваемых за них голосов увеличивалось с каждыми выборами. В 1932 г. в районе на северо-западном побережье Германии, включая Гамбург и прилегающий прусский порт Альтона, меньше 10 % членов партии имели работу. По грубым оценкам, три четверти людей, вступивших в партию в октябре 1932 г., были безработными[582]. Основав «комитеты безработных», партия практически ежедневно проводила парады, демонстрации, «голодные марши» и другие уличные акции, которые часто заканчивались длительными столкновениями с полицией. Не упускалась ни единая возможность повысить температуру политической атмосферы, которую руководители партии все больше считали финальным кризисом капиталистической системы[583].
Такое развитие событий привело к еще большему расколу между коммунистами и социал-демократами в последние годы республики. Уже дали всходы семена горечи и ненависти, посеянные событиями 1918–19 гг., когда члены добровольческих бригад на службе социал-демократического министра Густава Носке убили выдающихся коммунистических лидеров, в первую очередь Карла Либкнехта и Розу Люксембург. Об этих убийствах открыто вспоминали на каждой церемонии в их память, проводимой коммунистической партией. К этому теперь добавилось вызывающее распри влияние безработицы: безработные коммунисты нападали на социал-демократов и членов профсоюзов, продолжавших работать, а социал-демократы все сильнее опасались жестоких и необузданных элементов, которые собирались под знаменами коммунистов. Дальнейшее возмущение было вызвано привычкой профсоюзных боссов социал-демократов указывать работодателям на коммунистов как на лишних рабочих, а также практикой работодателей увольнять сначала молодых, неженатых рабочих, а не взрослых и женатых, что опять же во многих случаях означало, что работу теряли члены коммунистической партии. Двойственное отношение среди рядовых коммунистов к социал-демократическим истокам рабочего движения приводило к противоречивым отношениям со «старшим братом» партии, в которых всегда желательно было следовать общим целям, но только в соответствии с собственными условиями коммунистов[584].
Корни коммунистического экстремизма уходили глубоко. Радикальные молодые рабочие особенно остро чувствовали, что социал-демократы их предали, их надежды на бескомпромиссную революцию, разожженные взрослым поколением социал-демократических активистов, разбились ровно тогда, когда они готовы были сбыться. Растущее влияние русской модели сплоченной тайной организации помогало укрепить дух солидарности и постоянной активности среди самых преданных сторонников. Представление о жизни преданного коммунистического активиста в годы Веймарской республики можно получить, ознакомившись с воспоминаниями Рихарда Кребса, моряка, родившегося в Бремене в 1904 г. в семье мореплавателя с социал-демократическими взглядами. Во время революции 1918–19 гг. юный Кребс находился в родном городе и лично видел жестокость ее подавления добровольческими бригадами. В Гамбурге Кребс участвовал в продовольственных бунтах и попал в компанию нескольких коммунистов в портовом районе. Столкновения с полицейскими укрепили в нем ненависть к ним и их начальникам, социал-демократическим управляющим города. Кребс позже рассказывал, как преданные коммунисты ходили на уличные демонстрации с кусками свинцовых труб, заткнутыми за пояса, и камнями в карманах, готовые биться ими против полиции. Когда в дело вступала конная полиция, молодые активисты из Союза бойцов красного фронта начинали колоть ножами ноги лошадей, чтобы те понесли. В этой атмосфере конфликтов и насилия молодой и жесткий Кребс чувствовал себя как дома, и он присоединился к коммунистической партии в мае 1923 г., днем раздавая листовки в порту, а по вечерам посещая курсы базовой политической подготовки[585].
Однако его понимание теории марксизма-ленинизма было примитивным:
Я был классово сознательным, потому что классовая сознательность была семейной традицией. Я гордился тем, что я рабочий, и презирал буржуазию. Я саркастически относился к традиционной респектабельности. У меня было одностороннее представление о справедливости, которое толкало меня в пучину безумной ненависти к тем, кого я считал ответственными за страдания и угнетение масс. Полицейские были врагами. Бога выдумали богачи, чтобы бедные смирились со своим бременем, и только трусы обращались к молитве. Любой работодатель был шакалом в человеческом обличье, злобным, вечно жрущим, вероломным и безжалостным. Я считал, что человек, сражающийся в одиночку, не может победить. Люди должны стоять плечом к плечу и драться вместе, чтобы сделать жизнь лучше для всех, кто занят полезным трудом. Они должны бороться всеми средствами, которые есть в их распоряжении, не стесняясь никаких незаконных поступков, если те способствуют достижению цели, никому не давая пощады, пока революция не восторжествует[586].
Исполненный такого духа горячей преданности, Кребс возглавил вооруженное отделение Союза бойцов красного фронта в неудавшейся гамбургской революции в октябре 1923 г., когда коммунисты взяли штурмом полицейский участок и воздвигли баррикады[587]. Неудивительно, что он посчитал необходимым бежать с поля боя после поражения восстания и вернуться к жизни моряка. Перебравшись в Голландию, а потом в Бельгию, он установил контакт с местными коммунистами. Практически сразу его познания в английском привели к тому, что один из тайных агентов Советов, которые находились во многих филиалах партии (хотя, возможно, их было не так много, как он утверждал позже), отрядил его распространять коммунистическую пропаганду в Калифорнии. Там местные агенты партии приказали ему убить изменника, который, как считалось, предал партию. После срыва этой акции, на который, по его утверждению, он пошел сознательно, Кребс был арестован и заключен в тюрьму «Сен-Квентин». Когда в начале 1930-х его освободили, Кребс стал официальным служащим морского отделения Коминтерна, международной организации коммунистических партий по всему миру, управляемой из Москвы, и начал работать курьером в партии, перевозя деньги, листовки и многое другое из одной страны в другую, а затем из одной области Германии в другую[588].