Ван Ален уселся за стол последним, напоследок пройдясь по всему трактиру и убедившись, что все и везде находится в надлежащем виде, и, вытянув ноги под столом, вздохнул, бросив взгляд на закрытые ставнями окна:

– Ну что ж, можно сказать, что мы готовы принять гостей. Как там, в Писании, Феликс? «Все звери полевые, все звери лесные, идите есть»?

– А кощунство, господин охотник, – заметил тот оскорбленно, – только добавит вам лишних мук, если не земных, то посмертных. Молитесь лучше вместе со мною. Милостив Господь и праведен, и милосерд Бог наш, хранит Господь простодушных… Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей…

– Умолкни, Феликс, или я выпровожу тебя проповедовать псоглавцам! – потребовал Ван Ален устало. – Если я и соберусь молиться, то уж не под твоим водительством. Эй, монашьи ваши души, господа следователи, а что в вашем арсенале? Это ведь ваша привилегия – поминать Господа Бога к месту и не к месту, а уж тем паче в особых случаях; полагаю, в свете специфики вашей работы есть и что-то подходящее. Так изреките что-нибудь более жизнерадостное, нежели воззвания нашего новоявленного праведника.

– Вы сегодня вступаете в сражение с врагами вашими, – не сразу заговорил Бруно, – да не ослабеет сердце ваше, не бойтесь, не смущайтесь и не ужасайтесь их, ибо Господь Бог ваш идет с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими.

– Мило, – кивнул Ван Ален. – Хоть без плача, уже неплохо. Ну, Молот Ведьм, а ты что ж? Не может быть, чтоб у тебя не было какой-нибудь излюбленной цитатки для вящего бодряжу перед хорошей стычкой.

– Benedictus Dominus, – проговорил Курт, помедлив, – fortis meus qui docet manus meas ad proelium digitos meos ad bellum. Благословен Господь, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои брани, – перевел он, повстречав вопросительные взгляды, и продолжил уже по-немецки: – Ты расширяешь шаг мой подо мной, и не колеблются ноги мои. Я преследую врагов моих и истребляю их, и не возвращаюсь, доколе не уничтожу их; и истребляю их, и поражаю их, и не встают, и падают под ноги мои. Ты препоясываешь меня силою для брани и низлагаешь предо мною восстающих на меня; Ты обращаешь ко мне тыл врагов моих, и я истребляю ненавидящих меня. Они взывают, но нет спасающего, – ко Господу, но Он не внемлет им. Я рассеваю их, как прах земной, как грязь уличную мну и попираю их.

– Живенько, – отметил охотник с показной настороженностью. – Вот только не хотелось бы оказаться в числе твоих недругов.

– В числе друзей, сдается мне, тоже не слишком весело, – чуть слышно пробормотал Карл Штефан. – А вам, майстер инквизитор, я смотрю, все это нравится. Спорю, если сегодня ночью тот здоровяк таки решит на все плюнуть и удерет отсюда, наутро вы будете вне себя от бешенства.

– Да я просто в восторге от всего происходящего, – согласился Курт серьезно. – Обожаю оборотней, желающих меня сожрать, безвыходные в буквальном смысле положения и лезущий в самые кости холод. Мне, разумеется, не хотелось бы сейчас оказаться в городской комнате в окружении простых смертных с возможностью идти, куда хочу, и желательно в тепле.

– Что-то кажется мне, – усмехнулся Ван Ален, – что в твоих устах вся ирония сказанного теряется. Больно это похоже на правду.

– Думаю, это и вас касается, – негромко подал голос молчащий до сего мгновения Хагнер. – Вы-то такую жизнь избрали по собственной воле. Наверняка и вам все это по душе.

– Дурак ты, люпус[35], и не лечишься, – беззлобно отмахнулся охотник. – По душе не это. В этом деле самое приятное не сидеть в засаде на вервольфа в колючих кустах задницей на муравейнике и не подставлять хребет под клюку злобной ведьмы, а после, когда все окончено, вспомнить об этом и порадоваться хорошо проделанной работе; ну, и тому, что остался жив и здоров, разумеется… Я, – вздохнул он мечтательно, – сейчас бы не отказался от тихой снежной погодки, чтоб мокрые сугробы под ногами хрустели, чтоб облачка – такие бело-синие, солнышко чтоб едва-едва… И в баньку.

– Ульмские бани, – с готовностью поддержал его Курт, – вот это было да. Во многом город премерзкий, но тут они заткнули за пояс даже Кельн, при всем моем к нему почтении… Доводилось бывать?

– Я явился в Ульм вскоре после твоего там шумного пребывания, – с сожалением отозвался Ван Ален. – Обкусал себе все локти оттого, что разминулся на какие-то пару месяцев и упустил возможность увидеть стрига живьем – хоть бы и так, в клетке. Хоть бы чтоб взглянуть, на кого эти твари похожи.

– А на кого они похожи? – уточнила Мария Дишер между двумя тяжкими вздохами; Курт пожал плечами:

– На тебя. На меня. На кого может быть похож человек? На кого угодно.

– А у Молота Ведьм свои проповеди, – покривился охотник. – Не забивай девчонке голову. «Люди»… Вот когда из-за таких терпимых, как ты, они расплодятся до невероятных множеств, вспомнишь меня.

– Это вряд ли, Ян. И ликантропы, и стриги существуют с незапамятных времен, и, будь у них желание сделать так, чтоб от них шагу было б некуда ступить – поверь, они б это уже сделали; но их, уж прошу прощения за такой оборот, днем с огнем не сыщешь… Хотя одного я б сейчас уж точно хотел сыскать.

– Это в каком смысле? – нахмурился Ван Ален, и Курт пояснил, кивнув за дверь:

– Полчаса – и проблема решена. Вся эта стая целиком перед мало-мальски взрослым стригом больше не выстоит, и раны их ему не страшны.

– Это здорово, – едко согласился охотник. – Решить проблему крыс в подвале с помощью бешеной собаки – это дельно. Жаль только, что саму собаку потом хрен прижмешь.

– А с теми ребятами, поверь мне, куда проще договориться.

– Вот поэтому мне и нечего делать в вашей зондергруппе. «Договориться». Да отдали б мне такой приказ…

– Майстер Гессе, – упавшим голосом проронил Хагнер, и охотник смолк, обернувшись к нему рывком.

Торговец, и без того сидящий поодаль, отодвинулся еще дальше, Мария побледнела, прижав к лицу ладони, а трактирщик, понуро сидящий у своей стойки, распрямился и напрягся, как корабельный канат.

– Я не сомневаюсь в ваших познаниях, – внезапно охрипше продолжил Хагнер, – железо железом, и все же… не лучше ли мне сейчас уйти из этого зала? На всякий случай.

– Началось? – уточнил Курт, не ответив. – Рановато сегодня.

– Еще нет, – согласился парнишка, – однако скоро. Предчувствую. Не знаю, что сказывается, быть может, и впрямь попросту приходит нужный возраст, но… Думаю, остались минуты. И как знать, майстер Гессе, не случится ли…

– Не случится, – возразил Ван Ален уверенно, вновь глядя на парня с прежней враждебностью. – Так, как тебя, паковали тварей и поздоровее; все, чего они добились, так это нервного срыва в тщетной попытке обернуться. Сиди здесь и не рыпайся. Никуда, где за тобой некому будет смотреть, ты не уйдешь; ясно?

– Будь здесь, – подтвердил Бруно мягче, одарив охотника упрекающим взглядом. – Одному тебе сейчас остаться – не лучшая мысль, в первую очередь ради тебя же самого.