– Вы командуете этим подразделением?

– Нет. Я секретный агент ГРУ.

Ленц слушал Марка и довольно кивал головой. Сергей подробно описал развитие событий, словно сам был их участником: первый клиент, переправленный разведчиками через границу, рейды и деньги, наконец – прямой выход на учебный центр полевого командира Давлатова и прибытие в диверсионную школу эмиссаров и ваххабитских спонсоров чеченской кампании.

Марковцева вдруг коснулось странное чувство:

старший лейтенант Заплетин в комнате допросов военной контрразведки отвечал практически на те же вопросы, вот только качество их поменялось на противоположное.

– В последний раз, – продолжал Сергей, – разведчикам было предложено проводить Давлатова до учебного центра, поскольку проводники с азербайджанской стороны по непонятным причинам отсутствовали. Там обнаружилось, что готовится показательная казнь двадцати трех российских заложников. Решение предотвратить казнь было принято разведчиками на месте.

– В результате чего диверсионная школа была полностью уничтожена, – иронично заметил Осипов.

– Базу уничтожили мастера своего дела.

– А вы как оказались на базе, Максим? – поинтересовался высокопоставленный гость, глянув на хозяина кабинета.

– Пролетал мимо, – ответил Сергей.

– Тебя устраивает эта версия? – посмеиваясь, спросил Ленц.

– Меня устроила бы другая, – невесело ответил вице-премьер. – Например, неосторожное обращение наемников с тяжелым вооружением.

– Для вашей комиссии этого будет достаточно. А я подброшу еще доказательств. – Ленц не видел еще доставленных в Управление двух мерзавцев – Казначеева и Таврова. А если честно, то не хотел видеть. Эти два «доказательства» сейчас сидели в камерах и наслаждались жизнью. – Ссылайся на меня, – продолжил Спрут, – посылай ко мне репортеров, депутатов. Пускай побродят вокруг Аквариума, камушки пособирают. И предупреди азербайджанских коллег: если они не согласятся на версию, которую ты только что услышал из первых рук, мы придумаем другую, – Ленц перешел на предостерегающий тон.

– Подумай, Игорь Александрович, – настаивал Осипов.

– Я не меняю решений, – твердо сказал Ленц. – Без имен и фамилий услышанная тобой версия завтра же появится в СМИ. Это я тебе гарантирую, Леонид Петрович. Я бы пошел на уступки, если бы не заложники. А это двадцать три человека. Впрочем, бери на себя ответственность, поговори с каждым из них, дай денег, возьми подписку о неразглашении.

– О, черт, – сморщился Осипов, – а я и забыл про заложников.

– Ты и про разведчиков забыл, – добавил Ленц. – Из тринадцати вернулись только трое.

– У меня просьба к Леониду Петровичу, – напомнил о себе Сергей, все так же сидя спиной к собеседникам и думая о Пантере, его последних словах: «Ты должен вернуться. Без тебя мы никому не нужны, даже мертвые. Тем более мертвые». – Леонид Петрович, тела разведчиков сейчас догорают на базе. Нужно позаботиться об их передаче нашей стороне.

– А вот тебе и дополнительный аргумент, – сказал Ленц Осипову, понимая, что этот довод может быть не в его пользу.

– Ладно, – вице-премьер поднялся, – я доложу.

– Докладывай. Тебе не впервой вести такие дела. То, понимаешь, в грузинские села наши ракеты попадают, то в крейсера...

Вернувшись к столу, Ленц сказал:

– Отдыхай, Сергей, приводи себя в порядок и начинай потихоньку писать рапорт. С тобой мы нечасто будем встречаться, оперативно ты теперь подчиняешься капитану первого ранга Шестакову. – Ленц ухмыльнулся: Марковцеву впору предлагать место начальника отдела боевого планирования. – С Шестаковым тебя познакомят с минуты на минуту. С возвращением тебя, Сергей Максимович, в родное гнездышко.

Марк кивнул и направился к выходу.

Спрут удержал его вопросом:

– Какая у тебя личная просьба, Сергей?

Марковцев обернулся.

– Я бы хотел отдохнуть в Греции. Дней пять-семь.

– Отдохнуть? – генерал с сомнением покачал головой.

– Очень нужно, Игорь Александрович.

Ленц на минуту задумался и согласно наклонил голову:

– Добро. Но не сразу. Недельки через две. Годится? – Казалось, он еще чего-то ждал. Может, оттого и задержал Марка вопросом.

А для Сергея колебания начальника ГРУ были очевидны: Марковцев так и не поблагодарил Ленца. С одной стороны, есть за что, а с другой...

Он и не попрощался, просто кивнул генералу и вышел, оставив Спрута в полной растерянности: Ленц привычным жестом взял из пачки сигарету и... поднес ко рту. Но, спохватившись, швырнул ее на стол.

«Боже мой!» – Катя качала головой, не узнавая в этом исхудавшем человеке с посеревшим измученным лицом Сергея Марковцева. Того Марковцева, который, наверное, навсегда остался в прошлой жизни. Короткий бой состарил его, будто ножом прошелся от носа до краешков губ, еще больше углубляя складки, вдавил глаза, подернув их сероватой пеленой, оставил въедливый запах пороха и дыма, посек лицо осколками стекла; и на руках оставил те же отметины.

Это были другие руки, не те, что рассматривала когда-то Людмила: сбитые в кровь, прожженные, со сломанными ногтями.

Скворцова не видела его три дня, а кажется, что прошло пять лет. Пять лет войны.

– Боже мой... – шептала Катя, отступая в глубину прихожей. – Боже...

Марк попытался улыбнуться черными потрескавшимися губами:

– Смерть не красит человека, правда?

Он прошел в комнату, сбросил куртку, которую ему дали в Аквариуме, и сел на диван.

Сергей еще мог держаться в кабинете Ленца, потом в кабинете капитана первого ранга Шестакова, в машине, которая доставила его прямо к подъезду Кати, а сейчас усталость обрушилась на него и закрыла его глаза.

Он дома. Наверное, дома. Хотя бы на короткое время, на те запланированные чертовой генетикой три недели. А может, больше.

– Хорошо бы... – вслух произнес Сергей, не открывая глаз. Потом вдруг распахнул их, встретившись с Катиным взглядом. – Черта с два! Они поджидали нашу победу с нетерпением, и что?.. Они просто выиграли, Катя. Выиграли, и все. Им не дано знать, что такое победа, настоящая Победа. Им никогда не понять двадцати с небольшим лет пацана, который, зная, что через несколько минут его не станет, с улыбкой на губах говорит: «Плюнем в вечность?» Вот где шоковая терапия, в бога мать!

Сергей махнул рукой, будто отгоняя норовивших встать под победное знамя ухоженных и лощеных людей.

Отступила усталость. Злость вперемешку с болью и искренним изумлением переполняла его душу. А казалось бы, перевидал в жизни столько, что удивляться уже было нечему.