– Живой? – спросил он на ходу у странно улыбающегося, бледного Якимцева, который по-прежнему сидел за рулем мотоцикла и, видимо, не в силах был разжать руки.

– Живой, Федор Николаевич, живой… Ты давай скорей к этому… не упусти…

Сидорчук подумал на ходу, что Якимцев, наверно, получил легкое сотрясение мозга, но это, пусть младший советник юстиции уж простит, потом.

Он добежал до орущей машины, посмотрел на лежащего на баранке разбитым в кровь лицом водителя и, держа пистолет наготове, дернул дверцу. Она не поддалась. Тогда Сидорчук, недолго думая, вышиб рукояткой пистолета стекло и сказал в образовавшуюся дыру:

– Ну что, Батяня, вот и все. Отыгрался ты в Штирлица.

Сасунов повернул к нему окровавленное лицо, попытался что-то сказать и не смог – не слушались губы.

– Ну, ну, Глеб Аверьянович! Вы ж не барин, – без всякой жалости сказал Сидорчук. – Давайте открывайте дверь да выходите. И пожалуйста, без глупостей. Бо я и шмальнуть могу…

Проведать Топуридзе они на этот раз отправились вдвоем – Якимцев и Турецкий. Георгий Андреевич уже вставал, был весел и, кажется, вовсю у себя в палате работал – они застали у него какого-то человека с большой стопкой бумаг, которые оба – и посетитель и больной – деловито обсуждали.

Завидев их, Топуридзе тут же сделал чиновнику знак, и тот, собрав бумаги, моментально исчез.

– Все дела, знаете, – виновато улыбнулся Топуридзе. – Я тут лежу, а дела там идут…

Они действительно пришли сейчас главным образом проведать человека, не допрашивать. Все-таки как-никак самое заинтересованное лицо в том, чтобы преступление было раскрыто, – это именно он, Топуридзе.

Они коротко обрисовали ему ситуацию, рассказали, как был взят один из непосредственных исполнителей теракта. Правда, показания пока этот самый «Батяня» давать отказывается, но это вопрос времени. Главное, что они его взяли.

– Так вы, наверно, уже и разобрались, кто за ними стоит, за этими киллерами? – тут же поинтересовался Топуридзе. – Ну и как, верны мои предположения?

– Работаем в этом направлении! – уклончиво пробормотал Турецкий. – Главное, что фактически обезврежена вся группа боевиков. Правда, это не совсем наша заслуга – двое киллеров погибли при загадочных, прямо скажем, обстоятельствах, которые мы сейчас расследуем. Одного в пьяной драке выбросили из пригородной электрички – тут мы уже нашли свидетелей, по второму у нас есть вполне реальные предположения…

Турецкий вспомнил свой разговор с начальником местного УВД – по горячим следам он сам скатал в Яхрому, попытался что-то выяснить на месте. Он спросил у начальника УВД, известны ли милиции какие-нибудь подробности гибели Степана Никонова.

– А какие вам еще нужны подробности? Сбил его какой-то негодяй и, как у вас, московских, водится, с места происшествия скрылся…

Но тут в разговор вмешался его зам по оперативной работе:

– Извините, Игорь Владимирович, не могу не уточнить: машина как раз была не московская. Машина была предположительно калининградская. Во всяком случае, один из свидетелей зафиксировал соответствующий региональный индекс – 39…

Между тем, как стало уже известно, задержанному Глебу Аверьяновичу Сасунову также принадлежит машина с региональным калининградским индексом; машина с таким номером была замешана и в случае с Баташовым. То есть вполне логично было предположить, что Сасунов, как начальник службы безопасности одной из фактически принадлежащих Исмаилову фирм, выполнял его, Исмаилова, конфиденциальные поручения. Так что главное было – найти к нему ключик, заставить его говорить.

Но странное дело: чем больше следователи рассчитывали своим рассказом подбодрить потерпевшего, тем сильнее обозначалась на его лице какая-то хмурая озабоченность. Наконец Топуридзе не выдержал:

– Это все замечательно, товарищи дорогие, но скажите, сколько мне еще лежать тут под охраной? Ведь у вас же фактически так до сих пор ничего и не появилось против Исмаилова, по-прежнему одни косвенные улики… а я, согласитесь, имею право на то, чтобы не валяться здесь в ожидании, когда меня найдут и добьют, прирежут, как свинью на скотном дворе! Спасибо вам огромное за такую перспективу! Да я лучше, уж извините, сам какого-нибудь киллера найму, вот что. По-моему, это разумнее, чем выкидывать деньги на правоохранительные органы, которые ничем помочь не могут…

– Ну это уже совсем несправедливо! – попытался остановить его Александр Борисович.

– Да? Вы так думаете? А вы ведь умный человек, насколько мне известно, неужели же вы не понимаете, Александр Борисович, что в этой игре, которую со мной кое-кто затеял, нет уже никаких правил – кто первым пальнул, тот и прав. А я хочу по-прежнему самого себя уважать, понимаете! Я не могу простить тому, кто это сделал, ни раны, ни того страха, который я испытал, – сначала за себя, а потом за свою семью. Я хочу по-прежнему быть тем, кем я был, – человеком с самоуважением, с собственным достоинством!

Это было сильно сказано, и все же одобрять эти мысли – насчет самому поквитаться – Турецкий с Якимцевым просто не имели права. По крайней мере, вслух.

– Неужели, для того чтобы остаться человеком с достоинством, надо сначала совершить преступление? – в сердцах бросил Александр Борисович.

Слушая Топуридзе, думая все время о том, что с ним произошло, он пришел к неожиданной для себя мысли, что этого покушения, наверно, просто не могло не быть. Слишком большую власть в столице имел вице-премьер Топуридзе, слишком многие имели основания считать его своим врагом. А при таком раскладе все, что ни случалось вокруг него, шло до кучи, все как бы накапливалось до поры до времени: распри из-за Горбушки, ссора с продюсером Анаис, постоянная конфронтация с заместителем мэра Рождественским, стычки из-за способов сооружения туннеля или места строительства автодрома… Есть такая охотничья снасть: наживляется бревно, подвешивается над тропой и висит в ожидании жертвы – какого-нибудь медведя или сохатого. Зацепится зверь за растяжечку – и аминь! Но если вдруг зацепит эту растяжечку какой-нибудь простофиля, придавит и его. Ему, бревну, без разницы, кого давить. И вполне возможно, что она налаживалась, эта снасть, не против Топуридзе, а против кого-то еще, – например, против мэра. Ведь это на него, по большому счету, все последнее время велась форменная охота. А Топуридзе под это «бревно» попал в силу того что он человек мэра…

– Так кто же ее, эту ловушку, все-таки приказал снарядить? – угрюмо выслушав эти образные соображения, спросил Топуридзе. – Кто ее наживлял, так сказать?

Турецкий помолчал, решая, какая тут нужна степень откровенности.

– Я думаю, вы и сами понимаете, что Исмаилов в этой каше вовсе не последняя инстанция. Чувствуется, за ним стоит какая-то более могущественная сила…

– Ну и что же теперь? Если это сила, значит, ждать следующей встречи с киллером? Сидеть сложа руки?