На два месяца он совершенно отрешился от действительности. Он не заметил ни жары, истерзавшей Европу, ни гибели Мари Трентиньян, убитой своим любовником.

Теперь Марк существовал в ином мире…

Он писал «Черную кровь» — историю убийцы-ныряльщика.

В целом он сохранил сюжет, заявленный в кратком содержании.

Приключения журналиста-одиночки, который идет по следам серийного убийцы, действующего в Азии. Он отступил от подлинной истории Жака Реверди, но сохранил два основных элемента, позволявших провести ассоциацию с настоящим убийцей: действие происходило в Юго-Восточной Азии, и преступник был тренером по дайвингу, мастером глубоководных погружений…

Он точно соблюдал последовательность этапов собственного расследования. Дорога Жизни. Вехи Вечности. Комната Чистоты. Черная Кровь. Что касается атмосферы, ощущений — тут Марку достаточно было переписать свои путевые заметки, сделанные в странах, где он побывал. Он изменил только имена и названия мест.

Чтобы усилить напряжение и добавить некий личностный момент, он придумал драматический контрапункт для своего повествования. В то время как герой вел свое расследование, убийца удерживал в заложницах молодую туристку, собираясь принести ее в жертву. В книге переплетались две точки зрения, две истории, сливавшиеся воедино в момент последней схватки.

Единственным слабым местом книги оставалось событие, которое Марку пришлось выдумывать от начала до конца: психическая травма, пережитая убийцей. Он не знал, почему Жак Реверди превратился в безжалостного хищника, жаждущего черной крови. Точно так же, как не знал, что означала фраза: «Прячься скорее: папа идет!» И почему толчком к пробуждению убийственного импульса служили листья бамбука.

В очередной раз он попытался использовать имевшиеся у него крохи реальной информации. Он представил себе, что в подростковом возрасте убийца нашел труп своей матери, истекшей кровью, — как это действительно случилось с Жаком. Но он придумал, что мать еще была жива. Будущий убийца увидел умирающую мать, и та, гладя его по лицу окровавленными руками, открыла ему имя его отца, жестокого негодяя. Почерневшие, слабеющие руки, ласка которых, легкая, как прикосновение листа, нанесла мальчику двойную травму: отныне трепет листвы был неразрывно связан в его воображении с черной кровью.

Перечитав первый вариант, Марк испытал удовлетворение. Это сочинение нельзя было назвать великой литературой, но в эпизодах, написанных в состоянии экстатического вдохновения, особенно там, где описаны приступы ярости, он сумел выйти за пределы собственного «я». Может быть, он придет к тому, чтобы писать, как Реверди? Или как Элизабет, ставшая провидицей по воле своего создателя?

Он продолжал работать. Он и не почувствовал, как закончилось лето. Он смутно слышал какие-то разговоры о тысячах людей, погибших из-за жары. В газетах он видел фотографии трупов, помещенных в холодильные склады в Рюнжи. Это оставляло его равнодушным. Его голова была целиком занята романом. Он писал, исходил потом, худел и полностью перевоплощался в своих героев,

В начале сентября он закончил книгу. Кирпич в четыреста страниц, который он решил лично доставить Ренате Санти. Он чувствовал невероятную легкость — как в фигуральном, так и в буквальном смысле этого слова: он похудел на семь килограммов. И, несмотря на загар, совершенно обессилел, словно из него выпустили кровь.

Жара немного сдала, но в загрязненной атмосфере города она еще ощущалась как медленное, жаркое дыхание какого-то зверя.

Когда такси свернуло с узких улочек возле площади Сен-Жорж и направилось к бульвару Османн, с городских стен его все так же приветствовало лицо Хадиджи.

Самая длинная кампания за всю историю рекламы…

— Это замечательно.

Ренате Санти потребовалось всего два дня, чтобы прочитать рукопись. Она подняла голову, театральным жестом встряхнула длинными кудрями — этакая пародия на Людовика XIV.

— Убийца, ищущий черную кровь, это, знаете ли… Где вы черпаете такие идеи?

Марк скромно пожал плечами.

— Ваше воображение… от него кровь стынет в жилах. Я не льщу вам, это действительно один из лучших триллеров, которые я когда-либо читала. Дружочек мой, поверьте: он станет бестселлером. Как подумаю, над какими жалкими рассказиками мы с вами когда-то работали… Но ничего, мы наверстаем упущенное время!

Марк пребывал в мрачном настроении. Несмотря на эти похвалы, он испытывал смутную грусть от того, что уже закончил книгу. Рената продолжала:

— Нам надо все делать очень быстро. Осуществить прорыв. Тут совсем немного правки. Книга может выйти уже в октябре. Что вы думаете на этот счет?

Марк не ответил: от страха у него подвело живот.

— В этом году начало литературного сезона совершенно неинтересное. А мы произведем фурор! — Она сделала широкий жест рукой, словно раскрывая перед ним сияющий горизонт. — Сначала — рекламная кампания. Афиши. Реклама на радио. Вы знаете, как это делается, правда?

Марк кивнул. Рената говорила прерывающимся голосом, словно задыхаясь:

— У меня уже есть кое-какие задумки… Относительно цвета крови. Обещаю вам нечто пугающее!

Он по-прежнему молчал. Она добавила доверительным тоном:

— Если немного повезет, мы как раз успеем…

— Куда успеем?

— Ну, вы же знаете… Суд над Реверди.

Марк напрягся:

— По-моему, мы с вами договорились. И речи быть не может о том, чтобы как-то связывать книгу с этим делом, ясно?

Рената воздела руки к небу:

— Хорошо-хорошо!.. Но журналисты все равно об этом задумаются. Это будет первое, о чем они вас спросят.

— Значит, я не буду давать интервью.

— Я не знаю, чего вы боитесь, что вас смущает. Во-первых, хищник в клетке. И потом, ваш роман — это же чистый вымысел. Да, правда, в самом начале могут возникнуть ассоциации с Реверди. Но то, о чем вы пишете дальше, это настолько… специфично. Каждый оценит силу вашего воображения.

У Марка пересохло в горле. Хватит ли ему мужества, чтобы врать до конца? Смелости, чтобы защищать книгу другого человека?

— А теперь, — снова заговорила Рената, — за работу. — Она хлопнула ладонью по рукописи. — Я пометила наклейками места, где вам надо еще поработать. Там кот наплакал. А мы пока что займемся обложкой. Через две недели сдадим в типографию!

Марк словно прирос к стулу. При упоминании о Реверди у него внутри все оборвалось. В мозгу всплыло далекое воспоминание. Из тех времен, когда они «зажигали» с Венсаном: они были богатыми, гордыми, полными жизни — и совершенно чокнутыми. Как-то вечером они решили присоединиться к компании, прыгавшей с тарзанкой с моста Шату.

В ту ночь он не захотел отступать. Весь в каких-то пряжках и петлях, он забрался на парапет и встал лицом к пустоте. Еще не прыгнув, он почувствовал, что умирает. В черных волнах, бившихся в сорока метрах под его ногами, отражалась его смерть. И в то же время они притягивали его, заполняли его целиком.