я ему… — Он запнулся, залился краской, но все же выговорил: — Я ему предан.

— «Предан»! — зло передразнила его Нина. Она пошла в гостиную — заперто. Все комнаты, все двери заперты! — Тоже слово какое-то собачье… Почему он запер все?

— Он ваши вещи спрятал, наверное, — догадался Владик. — На тот случай, если я вас выпущу. Он же знает, что я сломаюсь и выпущу. А вы уйти захотите.

Нина сдавленно застонала и, подавив бессильную ярость, ударила в запертую дверь кулаком и ногой. Скотина! Понавешал замков! Она была против этих дурацких замков на дверях. Что за мадридский двор, у нас — дом, мы родные люди, чего друг от друга запираться-то? Тогда уж лучше жить порознь.

Ладно, она пойдет в чем есть. Джинсы, джемпер, домашние туфли без задников. Сколько там, градусов пятнадцать? Если не околеет — дойдет.

— Куда? — ахнул Владик.

Нина уже открыла входную дверь.

— Я сына не видела неделю! Пусти, это рядом.

— Не пущу, вы замерзнете. Он меня убьет!

— Ну, так уходи отсюда! Что ты здесь вообще делаешь? Что ты ему служишь? У тебя давно другой хозяин! — Нина наконец пригляделась к бывшему Диминому бодигарду повнимательней. Какой-то он другой теперь. Похудел, осунулся. И взгляд… Взгляд стал другим: прячет глаза, что-то в них теперь суетливое, неприятное. — Ты работу-то нашел, Владик?

— Нашел. — Охранник снял с себя куртку, набросил Нине на плечи — Нина утонула в ней, громоздкой, просторной, размеров на пять больше, чем нужно.

— Охраняешь кого-нибудь?

— Это от меня… охраняют, — признался Владик с внезапно прорвавшейся искренностью. И, тут же пожалев об этом, поспешно добавил: — Я вас довезу. Хотя он меня и убьет. Пойдемте, такси возьмем. Он мою машину забрал, я не на…

— Сиди здесь, — оборвала его Нина.

Нина неслась по Покровке, придерживая окоченевшими руками широкий воротник куртки, сводя отвороты у горла. Холодно. Было бы еще холоднее — спасибо Владику. Бедный Владик, достанется ему от Димы! А тебе? А что Дима сделает с тобой, когда ты вернешься? Лучше об этом не думать.

Она поскользнулась, упала. Вскочила, подобрав слетевшую с ноги туфлю.

— Рано башмачок теряете, мадам! — Какой-то подвыпивший прохожий весело подмигнул Нине. — Еще полтора часа до полуночи.

— Я из другой сказки, — отмахнулась Нина.

Бегом, бегом, торопись! Вот и Покровские ворота. Хмельная компания стоит невдалеке, оглядели Нину с ног до головы, хорошо. Удержались от резюме… До чего мерзнут ноги, пятки особенно! Если душа уйдет в пятки — душа тоже заледенеет. Как у бедного мальчика из «Снежной королевы»… Нина, ты из другой сказки.

Вот и Подсосенский. Дверь. Подъезд Лифт.

На лестничной площадке валяются еловые иглы. Он елку купил!

Нина осторожно позвонила в дверь. Ей открыл старик. Молча впустил ее в квартиру Он был в длинном халате, подпоясанном шнурком с кисточками. Смешно — как старосветский помещик.

— Я Вовку повидать, — сказала Нина, с трудом переводя дыхание.

Старик взглянул на ее дурацкую куртку, на шлепанцы.

— Могу предложить таз с горячей водой. — Даже прозаическое слово «таз» в его устах звучало величественно и значительно.

— Не нужно, спасибо. Я бегом бежала, не успела замерзнуть. Можно я…

Петр Андреевич приложил палец к губам, и Нина испуганно умолкла. Затем он кивнул ей на дверь своей комнаты, приглашая зайти. Нина пошла за ним, наступая на еловые иголки и шепча:

— Мальчики спят? Петя дома?

В комнате старик опустился в кресло, царственным жестом указав Нине на соседнее.

Нина послушно села. Она немного побаивалась старшего Солдатова, но чувство опаски соединялось в ней с теплой, слегка насмешливой снисходительностью. Как это у Чехова? «Вшивый барин». Всю жизнь оттрубил на советских хлебах, на ниве доблестного Совета профсоюзов… А хлеба, между прочим, тучные, нива — благодатная. Был советский служака, зато теперь — русский барин, белая кость, вон у него портретики Николая и Александра в золоченых рамочках, иконки, образа, лампадка…

И смотрит он на Нину надменно, свысока. Постукивает костяшками пальцев по облезлым подлокотникам кресла. Ладно, это игра, невинная старческая дурь. Вольно тебе на склоне лет в эрцгерцога Бранденбургского рядиться — рядись. Знал бы ты, старче, что и я — не «…понаехали тут». Я, между прочим, Шереметева.

Все, хватит, сама хороша, в самой сейчас высокородная спесь играет.

— Петя дома? — решилась наконец Нина нарушить молчание. Ей хотелось поскорее увидеть Вовку, пусть и спящего. Ей хотелось поскорее увидеть Петра.

— Дома, — ответил старик. — Он в гостиной елку устанавливает. Я вас не задержу, пару минут послушайте старика. Я…

Он умолк, и вся его спесь улетучилась разом. Он хотел сказать Нине что-то очень важное, это было очевидно. Хотел и не знал, как начать. Суетливо и нервно мял пальцами растрепанные кисточки на поясе своего халата.

— Нина, — произнес он наконец, — я уверен, что Петя вам ничего не рассказывал о… О своей покойной жене. Я уверен, потому что он об этом молчит — всегда и со всеми. Не рассказывал, я прав?

Нина растерянно кивнула. А зачем ей это знать? К чему этот тяжелый разговор? Она не хочет об этом знать, она хочет поцеловать спящего сына, она хочет увидеть Петра.

— Он ее очень любил. Очень сильно. Она погибла на его глазах. Автомобильная авария. Она была за рулем, Петр сидел рядом…

— Мой муж тоже… попал в аварию, — пробормотала Нина. — Совпадение…

— Меня меньше всего интересует ваш муж’ — раздраженно перебил ее старик. — Мне важно знать другое Насколько серьезно вы относитесь…

Сейчас он оборвет эти несчастные кисточки, безжалостно терзая их от волнения.

— …к моему сыну. Я должен это знать. Потому что мой сын относится к вам очень серьезно.

— Он это сам вам сказал? Сам?

— Он ничего мне не говорил. Плохо же вы его знаете!

— Наверное, плохо.

— Зато я знаю его лучше, чем самого себя. Он мой сын. Я его знаю. Я знаю, что он относится к вам очень серьезно. Вы первая женщина, которой было позволено войти в наш дом после смерти его жены. Он вдовец, но не анахорет, разумеется… Но ни одна из его женщин не переступала порога нашего дома.

Старик произнес эту тираду торжественно, как заклинание. Нина подавленно молчала.

— Он относится к вам очень серьезно, — повторил старик. — Скажите мне, Нина… Вы можете ответить ему тем же?

Нина по-прежнему молчала, глядя на портреты самодержцев в золоченых рамочках.

— Ладно, — разочарованно произнес старик. — Что я вас мучаю, в самом деле! Идите.

Он прикрыл глаза. Аудиенция окончена.

Нина вышла в сумрачный коридор, усыпанный иголками… Какой молодец, купил елку!

Она открыла дверь в детскую и,