Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В последней палате жил Эрнульф. Хотя сам он сидел в коридоре, Уве все равно показал мне его обиталище. Палата оказалась меньше остальных. Кроме синего матраса, похожего на школьный гимнастический мат, в помещении было пусто. Ни мебели, ни украшений, ничего. Даже постельного белья и одеяла и тех не было.
– Почему у него в палате нет мебели? – спросил я.
Уве посмотрел на меня, как на дурачка.
– Сам-то как думаешь? Когда он не в настроении, то все в щепки разносит или рвет в клочки. Понимаешь? Он может несколько дней вообще ничего не трогать, а потом как с цепи срывается.
– Ясно, – кивнул я.
– У нас правило: в присутствии пациентов мы о них не говорим. Мало ли что нам кажется, что они ничего не понимают. Мы должны вести себя с ними по-товарищески. Ясно? Конечно, все решаем мы. Но при этом держимся с ними как приятели.
– Это я усвоил. – Я снова вышел в коридор следом за Уве.
– Пойду помогу им душ принять и одеться, – сказал он. – Приготовишь пока завтрак?
– Разумеется, – согласился я, – что у них на завтрак?
– Да обычные бутерброды. И кофе. Они обожают кофе, ты, наверное, заметил.
– Ясно. – Я пошел на кухню, радуясь возможности заняться механическим делом, не требующим общения с пациентами. Те из них, кого я видел, вызывали у меня отвращение.
Я открыл холодильник и достал все, что нужно для бутербродов. Нарезал помидоры, огурцы и сладкий перец, выложил все это на блюдо, на другом разместил салями и ветчину, а на третьем – обычный сыр и козий. Я старался, хотелось произвести на остальных сотрудников хорошее впечатление. Поставил вариться кофе, достал молоко и сок, накрыл на оба столика. Из палаты появился больной в одних трусах. Атлетического телосложения, с серьезным, мужественным лицом, он являл собой замечательный человеческий экземпляр, однако шел так, будто катился на футбольном мяче, отчего становилось ясно, что с ним не все в порядке. Мужчина остановился на пороге ванной, шагнул вперед, потом назад, снова вперед и опять назад, и я предположил, что он вышагивал бы так весь день, если бы не появился Уве и, приобняв его за плечи, не провел в ванную. По коридору вперевалку прошествовал застенчивый Хокон со скрюченной спиной. За ним появился Эгил – весь путь до стола он проделал запрокинув голову и глядя в потолок. Ханс Улав замер возле стены, сложив пальцы под подбородком в дрожащий шар. Эрнульф просидел последние полчаса возле стены, сунув ладони под культи. Он непрерывно с шумом втягивал воздух сквозь стиснутые зубы. Возможно, от такой гипервентиляции он ловил что-то вроде прихода.
Я налил кофе в термос и поставил его на стол. Нарезал хлеб, поискал было тостер, но его, похоже, тут не было. Посмотрел в окно. По серому асфальту шагала группа обитателей интерната, большинство – лет сорока, а вместе с ними двое санитаров, один – с сигаретой в руке. Небо над ними было серым и светлым.
Уве отнес поднос с едой Хансу Улаву, Эллен крикнула, что пора завтракать, мы уселись за столики, и вскоре к нам присоединились остальные. Атлет, которого звали Алф, теперь двигался механически подергиваясь, точно робот. За ним шагал старый Хокон, похожий на девочку, с виноватой, чуть испуганной улыбкой. Коре в венчике седых волос, любитель журналов, шел, слегка нагнувшись вперед, горб он тащил на спине, точно мешок, и размахивал ладонью перед лицом.
– Ты откуда? – спросил Эгил. Он склонился над столом и уставился мне в глаза.
– Из Арендала, – ответил я.
– А сколько тебе лет?
– Двадцать один.
– Какая у тебя машина?
– У меня, к сожалению, нет машины.
– Это почему? Почему у тебя нет машины? А?
– Эгил, не приставай, – перебила его Эллен.
Эгил тотчас же выпрямился на стуле.
– Нет-нет, – сказал он, – нет-нет. Нет.
Посмотрел на потолок и принялся за еду. Жуя, он постоянно пыхтел и, когда он клал в рот еду, звуки издавал, будто небольшой паровой двигатель. Его рубашка выбилась из-под брючного ремня, поверх нее был натянут красный, слегка заляпанный пуловер, волосы, густые и кудрявые, стояли торчком. Щеки были красноватыми, наверное из-за лопнувших сосудов, и такие же красноватые прожилки виднелись на белках глаз. Вид он имел рассеянный и безразличный, отчего напоминал холостяка-профессора естественных наук или учителя старших классов, который чересчур долго прожил один и, возможно, чувствует себя не вполне реализованным, зато любит преподавать, и поэтому ему плевать, как он выглядит. Вот таким был Эгил. Однако время от времени он удивлял какими-то внезапными движениями – поднимал руку, будто завидев в конце коридора коллегу и приветствуя его, или вскакивал так резко, что все вокруг вздрагивали. И тем, как он запрокидывал голову.
Бывало, он разражался беспричинным смехом.
– Да-да-да-да! – восклицал он тогда, словно услышав анекдот и желая поддержать рассказчика.
– У тебя есть девушка? – спросил он.
– Да, – ответил я.
– А как ее зовут?
– Гунвор.
– Красивая она?
– Эгил, – остановила его Эллен.
– Ты пойдешь сегодня плавать? – переключился он на нее.
– Нет, – ответила она.
– А почему нет?
– Сегодня погода не очень хорошая, – объяснила она.
– Почему это? – спросил он, а потом вздохнул и обмяк.
Вопросы вырывались у него точно сами собой, в голосе я не улавливал ни тени заинтересованности. Он походил на ребенка, выучившего реплики наизусть, но не понимающего, что они означают.
– Вкусно, Хокон? – спросила Эллен.
– Да, – ответил Хокон, склонив голову, – спасибо большое. Спасибо большое.
Эллен сидела возле Аре и кормила его. Он полулежал на кресле, открыв рот. Оттуда текла каша. Коре издавал тихие звуки, говорить у него явно не получалось, но он общался звуками, жестами и взглядами. Эрнульф раскачивался на стуле, скалясь и глядя на меня.
– Мы с тобой друзья? – спросил Эгил. – Мы двое – друзья?
Что мне ответить? Мы же не друзья. Но скажи я «нет», он, возможно, распереживается.
– Да, все верно, – согласился я.
– Приходи – я покажу тебе фотографии короля, – сказал он.
– Непременно приду.
– Отлично, – сказал он, – договорились.
В
