Свенельд слушал внимательно, но тут все же хмыкнул недоверчиво.

— Ну, подумай сама — откуда у тебя в ларце могло оказаться зелье приворотное? Или собой ты столь плоха, чтобы глянуться Константину? А приворотное зелье… Ты же его в ларец не укладывала? Нет. И никто не клал. Да и зачем брать в Царьград зелье приворотное? Ну, если, конечно, ты заранее не задумала пленить базилевса, а потом им вертеть, как пожелается.

Ольга даже руками замахала. Глупец! Разве она стала бы так рисковать? Или не ведомо ему, варягу, как опасно бывает приворотное зелье? Ведь насильственно привороженная любовь никогда никому добра не приносила. Такое чувство к беде. Уж Ольге то известно.

— Известно? — удивился Свенельд. — Да откуда?

Глаза княгини стали туманными, взгляд словно ушел в себя, и видела она нечто, только одной ей понятное.

— А вот и скажу тебе… Долго ведь в себе таила. Но все равно никому иному не доверюсь. А было это давно, так давно…

Она поглядела на Свенельда, вспомнила, что годами намного старше его, и, не упомянув срока, поведала, что, когда Олег Вещий привез ее, еще Прекрасой называвшуюся, из-под Пскова в Киев для своего воспитанника Игоря, тот вдруг заупрямился, жениться не желал. А ведь именно он поначалу настаивал, чтобы ему сосватали некую Прекрасу-псковитянку, причем самого Олега сватом засылал. А как подошло дело к свадьбе да понял Игорь, что Вещий не спешит признать его и женатого взрослым, и власть княжескую не передаст, то любовь его в обиду и злость на невесту обернулась. Новобрачная же, к тому времени уже Ольгой назвавшаяся, была еще слишком молода и глупа, чтобы понять, что терпением и лаской можно приучить к себе мужа, вот и решилась к чародейству прибегнуть. Нашептали ей, где некий ведьмак проживает, и тот по просьбе молодой княгини приготовил ей приворотное зелье.

Ольга рассказывала все это запинаясь и словно через силу: как-то неловко было влюбленному в нее варягу рассказывать про ту старину глубокую. Да Свенельд и сам оборвал:

— Довольно, Ольга, хватит. Не к чему мне это все знать.

Но Ольга настояла. Ей нужно ему поведать то, что ее тревожит. Ибо тогда, после зелья приворотного, Игорь и впрямь воспылал к ней чувством великим. Все подле княгини своей быть хотел, ни на шаг не отпускал, а если самому уезжать приходилось, то даже хворать начинал, пока к ней не возвращался. Тогда же они и сына своего зачали, Глеба, который… Ну, неудачный, в общем, сынок у них вышел, будто нездоровая колдовская стать и его отметила неудачей. Ибо, как уже сказывала, навеянная чарами любовь больше зла несет, чем добра. Ну а Игорь потом, когда силы наваждения любовного истаяли, всегда к суложи своей подозрительно относился. Вроде и сроднились они за годы супружества, вроде и дела общие у них были, да только…

И опять Свенельд остановил признания княгини:

— Хватит, все понял уже. Говорю же — не надо мне этого знать. А что ты для Игоря значила, я сам видел… Да и все видели. Потому он ценил тебя и княгиню себе иную не заводил, понимая, что другой такой нет.

— Да не жалей ты меня! В другом помоги. Что, если и Константин так же? Ведь был же… ну ромей заносчивый, одним словом. А потом в единый миг вдруг без меня ему обходиться трудно стало. Приворотное зелье, оно знаешь какое? Кто рядом будет, когда его выпьешь, того и полюбишь. Но любовь эта будет горькая и… недолгая.

Показалось или нет, но Свенельд как будто вздохнул облегченно. Даже улыбнулся.

— Ну, раз так, то и базилевса вскоре попустит.

Этому все одно — только бы ладу у него не увели.

— Да ты пойми, голова буйная, что нездоровая это любовь. Она как добро может принести, так и во вред пойти. А тогда Константин и возненавидеть может.

— А если все же никакого приворотного зелья не было? Ты у нас вон какая… — Он отступил, окинув ее с головы до ног оценивающим мужским взглядом. — Да такую красу среди смуглянок их ромейских еще поискать надо!

Все же с влюбленным непросто о делах разговаривать. Вот была бы Малфрида рядом, Ольга бы с ней посоветовалась. Да где та Малфрида? Свенельд и по сей день ее разыскивает, повелел своим людям расспрашивать о ней по рынкам и форумам Царьграда, не слышал ли кто о чародейке, которую тут дьяволицей называют. Однако вестей не было. А ведь до исчезновения Малфрида была единственной, кто подле ларчика с чародейской водой находился, оберегала его волшебством от христианской силы и приглядывала, чтобы никто к нему не касался. После уже Коста чародейскую воду охранял, ну да Коста не той силы кудесник. Да и странный он какой-то.

Княгиня сказала Свенельду, что волхв тоже тогда пил припасенную для базилевса воду и тоже как будто разумом помутился. Услышав это, варяг стал серьезен. Что с Костой не все в порядке, он тоже заметил. Тому в последнее время только и желанно, что на княгиню глянуть, все крутится на подворье, ждет, когда она прибудет, торчит под ее окошком да смотрит собакой преданной… или ополоумевшим от любви воздыхателем.

— Ну, допустим, что в ларце была не чародейская вода, а зелье приворотное, — задумчиво произнес варяг. — Может, это Малфрида подшутила так? Она баба резкая, непредсказуемая.

— Но умом-то пока не тронулась! — Ольга даже обиделась за свою чародейку. Однако у самой мысли всякие пошли, глупые, бабские: а что, если Малфрида и впрямь зелье подменила? Ну, того же Свенельда приворожить хотела. Хотя нет, как чародейка, она понимает, что приворотное зелье только гибельную любовь несет, вот и не решилась бы. А если Константина таким зельем опоили… если учесть, что и с Костой творится непонятное, то и впрямь похоже. Выходит, что Ольге не радоваться дурманному расположению императора надо, а опасаться того, что за этим последует.

Княгине уже пора было отправляться к патриарху, и она решила посоветоваться со святейшим. Полиевкт казался ей человеком мудрым и расположенным к ней. Хотя бы уже потому, что надеялся обратить ее в христианство. И, признаваясь самой себе, Ольга понимала, что и в самом деле готова пойти на этот шаг. Даже прежде чем отправиться к его святейшеству, она решила посетить храм Влахернской Богородицы. Смотрела на ее икону, а сама думала: услышит ли ее, некрещеную, христианская богиня? Или она помогает только мольбам своих? Но ведь говорят, что она милостива и искренне верующему да дано будет. И Ольга молилась так искренне и пылко, как и к Макоши славянской не обращалась. Ибо когда человеку трудно, ему нужно обратиться к чему-то или кому-то мощному, непостижимому и великому, кто поможет.

Когда княгиня выходила из храма, то сопровождавший ее отец Григорий произнес умильно:

— Благо тебе, княгиня пресветлая. Благо, что душа твоя растворяется в истинной вере. И я верю, что с Божьей помощью ты минуешь все соблазны и ловушки, уготованные тебе судьбой.

Что ж, видать, и Григорий о чем-то проведал. Впрочем, шила в мешке не утаишь. Посмотрим же теперь, что ей патриарх скажет.

Полиевкт не стал долго ходить вокруг да около и сразу перешел к делу. Причем так и сказал, что то, на что, по его разумению, надеется русская архонтесса — то есть неслыханное возвышение по воле влюбленного в нее императора, — по сути невозможно.