когда еще есть время: там, в предыдущем изречении, когда человек собирается положить дар на жертвенник, здесь — когда он еще в пути с противником. В обоих изречениях речь идет о требовании компенсировать нарушение отношений, но в совершенно разном смысле. В первом изречении: надо все оставить, пока не помиришься с братом; здесь: не надо, чтобы это зависело от решения формального закона.

Очевидно, что здесь нет никакой связи: проверка рассказа заключается в том, что Матфей взял изречение из писания Луки, не скопировав при этом его смысл. Лука вводит ту же самую поговорку, которую мы читаем здесь у Матфея, словами: «Но что вы не решаете сами, а именно, не обращаясь в суд? Матфей опустил этот пояснительный саз, когда включил в свой текст само изречение, возможно, потому, что такое вступление слишком сильно нарушило бы контекст его рассказа.

В Евангелии от Луки изречение вообще никак не связано с окружающим его контекстом. Сам факт обращения Иисуса к толпе оборван, и эта формула не может иметь для нас иного смысла, чем тот, что Лука сказал: «Теперь я снова передам некоторые изречения Иисуса». То, что Иисус говорит толпе на этот раз, заключается в замечании, что она умеет оценивать небесные знамения, но не знамения времени. Но если он продолжает, как это делает ст. 58, без дальнейших слов: «Но почему вы не решаете между собою, что хорошо», то о невыгодности судебного процесса должно было быть сказано заранее. Возможно, именно намек на оценку и рассмотрение, а также на решение и вызвал эту композицию.

Если мы находим в писаниях Луки собрание изречений, ничуть не связанных друг с другом, то это не является доказательством того, что он взял их по отдельности из других писаний и поместил в неизменном виде рядом друг с другом. Матфей дает нам достаточно примеров того, как из найденного изречения, каким бы незначительным оно ни было, может возникнуть новое целое; Лука также показал на примере изречения о разводе, как он умеет придать новое, общее основание новому изречению; Так и здесь, возможно, он работал самостоятельно, и если ему не удалось создать идеальную связность, то, возможно, потому, что он еще не понимал, как упорядочить все богатство данного и объединить его со своими литературными творениями в единое целое. Тот прагматизм, который соединяет в единое целое факты и учение, события и мысли, возникающие в речах, не кажется свойственным христианству, если только он применим к созданию большего целого. Даже Марк обычно терпит неудачу, когда хочет включить в повествование большие оратории. Интерес к форме и способность перерабатывать содержание до тех пор, пока оно не обретет форму, которая превращает его в целое и является не чем иным, как его необходимым самопредставлением, должны были прийти к христианскому духу из другой сферы жизни. Но пока у него был непосредственный религиозный интерес, он не мог испытывать даже потребности в форме; положительное чисто как таковое имело для него значение, а духовная деятельность, которой не может не быть ни в одной области, ибо все, что дано человечеству, может быть только продуктом его собственной деятельности, обнаруживала свою большую подвижность только в преобразовании и дальнейшей обработке личности, которая давалась каждому евангелисту как положительная.

На этот раз Луке не потребовалось даже сочинять письменную дуэль для своего изречения, ибо что еще он здесь представляет, кроме основного принципа — держаться подальше от мирского суда? Иисус еще не основал особой церкви и поэтому не мог привить своему народу эту антипатию к положительному суду.

Это изречение появилось только в результате революции, в которую церковь вовлекла своих членов.

4. Прелюбодеяние.

Иисус противопоставляет роковой запрет: не прелюбодействуй, сазу: кто смотрит на женщину, чтобы прелюбодействовать с нею, тот прелюбодействует с нею в сердце своем.

Вероятно, единственным основанием для этого изречения было слово о глазе, который следует вырвать и выбросить, если он раздражает; таким образом, изречение, которое Матфей находит в письме Марка и копирует в этом месте настолько, что добавляет также слово о правой руке, а позже, когда он снова копирует это изречение в том месте, где оно есть у Марка, он воспроизводит его полностью, а именно говорит также о ноге, которую следует отсечь, если она раздражает.

Здесь нет ни малейшей мысли о якобы имевшем место нападении, с помощью которого фарисеи и книжники лишили бы закон его прекрасной силы. «Но, — говорит де Ветте, — следует добавить, что книжники остановились лишь на внешнем прелюбодеянии, которое было совершено». Что ж, если так, то они мыслили, как враги!

Необычайная смелость изречения, которое здесь противопоставляется Гезецу, естественно, должна была показаться апологетам слишком большой, а его резкость — слишком режущей, чтобы они позволили ему остаться в том виде, в каком оно есть. Де Ветте говорит, что «воздух, который поднимается к нам добровольно, не называется грехом», но что, согласно Терте, грехом является, когда «поднимающееся желание постоянно и многократно подпитывается намеренно». Но согласно контексту этого отрывка, то, что люди считают малейшим проступком или даже не считают проступком, должно выглядеть как грех, который следует запрещать и избегать так же строго, как и проступки, за которые наказывает закон, — а сознательное культивирование и поддержание похоти является одним из самых больших проступков и считается таковым там, где вместе живут только мужчины. Фриссше считает, что прелюбодеянием называется, когда мужчина смотрит на женщину в том случае, если они преследуют похоть друг друга; но это было бы еще одно преступление, которое в человеческом обществе всегда считается настолько грязным, что для того, чтобы назвать его наказуемым и безнравственным, не потребовалось бы нового хозяина.

Однако в этом изречении речь идет только о мужчине, и оно настолько далеко от того, чтобы называть прелюбодеянием только сознательно лелеемую похоть, что его мнение скорее таково: даже похоть, мгновенно возникающая при виде женщины, должна рассматриваться как равнозначная прелюбодеянию. Выражение, которое употребляет евангелист, несколько неточно, и так и должно быть, потому что речь идет о воле, а она никогда не может быть названа чем-то непроизвольным и случайным, и даже если она непроизвольно возбуждается, то не перестает быть волей. Воля, по словам евангелиста, не равнозначно желанию, случайному успеху, но и не абстрагируется от лелеемого и культивируемого намерения. Желание — это та воля, которая непосредственно связана со зрением или возникает вместе с ним в один и тот же момент.

5. Развод.

Когда Иисус утверждает полную нерасторжимость брака,