Джоан встрепенулась, испугавшись собственных слов, и быстро взглянула на мужа. Конрад приложил ладонь к ее лбу.

— Ты вся горишь, — сказал он, — заболела?

— Нет, — удивленно отвечала Джоан, — я чувствую себя хорошо.

Она прислонилась к плечу мужа, и Конрад ощутил всем нутром исходящее от нее чувство страха: Джоан была пропитана им, словно маслом пылающий факел.

Кто-то приоткрыл дверь одной из кают, по стенам проплыли дрожащие полосы света, и Джоан несколько секунд завороженно смотрела на них. Послышались голоса, звон хрустальной посуды, смех. Конрад улыбнулся и ободряюще произнес:

— Все хорошо, милая! Уже поздно, идем спать, завтра предстоит куча дел!

Джоан опять содрогнулась. Слово «завтра» было ослепляюще-светлым, недосягаемым, как последняя мечта угасающей человеческой жизни. А ведь и правда, оно, это «завтра», не для каждого и не для всех!

Чтобы отвлечься, она принялась размышлять о делах практических. К миссис Макгилл они с Лоренсом (мысленно и вслух она называла его по-прежнему), разумеется, не поедут, а постараются устроиться в Сиднее. На первое время денег хватит, а там… Похоже, муж был полон самых смелых надежд (в Америке она этого никогда не замечала), хотя и не терял головы.

Бетани восприняла весть о переселении в Австралию с завидным флегматизмом. Конрад считал, что на месте можно найти служанку не хуже, но Джоан привыкла к этой девушке, да и Мелисса тоже. За внешней молчаливостью и сонным спокойствием молодой служанки скрывались основательность и надежность, чего так не хватало порой в этой сумасшедшей жизни. Бетани давно стала своей, а Джоан хватило прощаний со «своими».

Конрад открыл дверь маленькой каюты и проскользнул туда бесшумно, словно ночная птица. Круглый глаз иллюминатора слабо белел в темноте. Конрад зажег свет, и у Джоан отлегло от сердца. Здесь было спокойно, уютно: лимонного цвета занавеси, коричневый ковер, покрытые желтым атласом кровати.

Почти ни о чем больше не разговаривая, они легли, оставив над изголовьем маленькую лампу. Об этом попросила Джоан — она вдруг стала бояться темноты и ночи так, что в первые минуты даже не смела закрыть глаза. Потом, стараясь успокоиться, все-таки смежила веки, и женщине показалось, что она лежит на морском дне, в мягких водорослях, среди незнакомого мира. Джоан вздрогнула, как порой бывает, когда начинаешь засыпать. Но она не спала, более того, почему-то боялась уснуть. Словно подступало, неумолимо и медленно, нечто опасное, чужое… Обычный сон казался сродни самому жуткому — смерти.

Джоан подумала о дочери. Девочка с Бетани, но не лучше ли взять ее к себе в постель? Без присутствия Мелиссы Джоан чувствовала целостность своего существа нарушенной. Интересно, испытывал ли когда-нибудь подобное Лоренс? Наверное, нет.

Незаметно для себя она уснула, и ей приснился туманный и жуткий сон о конце, обрыве всех нитей, что она когда-либо держала в руках, о падении в пустоту. Джоан будто искала свой дом и все время попадала не туда. Это было тем более мучительно, что она не знала, спит или нет…

Она смутно слышала, как кто-то пробежал по коридору, потом откуда-то донеслись встревоженные голоса. Джоан, мгновенно встрепенувшись, открыла глаза и увидела, что Конрад приподнялся на локте и прислушивается. В следующую минуту в щель под дверью скользнул свет, и кто-то громко постучал в дверь.

— Эй, выходите! В трюме пожар!

Джоан и Конрад, пронзенные стрелами тревоги, одновременно вскочили и, не сговариваясь, принялись одеваться. Джоан путалась в складках юбки, чулках и накидке, а потом, махнув рукой, натянула что придется и, не причесавшись, не собрав никаких вещей, устремилась к двери.

— Лоренс, ради Бога, где ключ?!

— Тихо, Джоан, только без паники! — как можно спокойнее произнес он, одной рукой вставляя ключ в замочную скважину, а другой поспешно пряча в карман бумажник.

Дверь не поддавалась. Джоан в ужасе заломила руки.

— О Господи! Мелисса!

— Успокойся, она же с Бетани, — сказал Конрад, стараясь не терять самообладания. — Лучше прихвати свое золото.

Джоан растерянно оглянулась. Она не могла сейчас думать о золоте, не могла думать ни о чем. Воображение, подстегнутое испугом, вмиг преувеличило размеры грозящей беды, страх лег на сердце гранитной глыбой, и душа беспомощно трепыхалась в силках тревожного нетерпения.

— Умоляю, скорее! — шептала она вслух, мысленно же повторяла слова всех известных молитв: в отчаянии человек готов уповать на что угодно.

Конрад поднажал плечом, и дверь наконец открылась. Джоан метнулась в соседнюю каюту.

— Бетани!

Кое-кто из пассажиров спешил наверх, другие, видимо только проснувшись, с удивленными, еще не тронутыми испугом лицами выглядывали из дверей. Многие каюты оставались запертыми, их обитатели, не ведая ни о чем, крепко спали.

Пока Джоан быстро одевала плачущую Мелиссу, Конрад озирался по сторонам, пытаясь оценить положение. Вполне вероятно, что причин для паники нет: «Миранда» большой корабль, пожар скоро потушат и все встанет на свои места.

Но потом он заметил наверху красноватые отблески и встревожился: что-то не так! Похоже, дело серьезное!

— Вы готовы? Скорее! — поторопил он и приказал Джоан:— Дай мне ребенка!

В ответ женщина отчаянно закачала головой и крепче обхватила руками тельце Мелиссы. Бетани без малейших признаков волнения или спешки упаковывала детские вещи.

— Джоан, пойми, это неразумно, тебе будет тяжело!

— Нет! — умоляюще прошептала она. — Нет! Пусть она будет со мной!

Не имея времени спорить, Конрад увлек ее вверх по лестнице.

— Бетани! — бросил он служанке. — Вы догоните нас!

На выходе царило столпотворение. Женщины истерично причитали, дети плакали. Мужчины держались хладнокровнее, хотя многие выглядели испуганными. Кто-то пытался навести порядок, успокоить толпу… Конрада поразило, что находились желающие выяснить причины случившегося и, что самое потрясающее, найти виновных. Временами сквозь разноголосицу и плач до слуха долетали возмущенные выкрики. Мельком он услыхал, что в трюме загорелся хлопок и пламя успело перекинуться из грузового отделения в пассажирское.

Вскоре Конрад с облегчением заметил мелькавших то тут, то там членов команды судна. Не выпуская руки Джоан, он протиснулся к проходу, ступил на верхнюю палубу и в первый момент невольно отшатнулся.

Было светло, как днем: Конрад не мог вообразить, что возможно такое. Воды океана походили на медленно текущее расплавленное золото, всюду были багровые отблески, даже небо озарялось полыхающим светом, но самого пламени Конрад пока не видел. Он взглянул на Джоан и вздрогнул от неожиданности: ее лицо казалось покрытым золотисто-прозрачной пеленой огня, глаза были цвета жженого сахара; создавалось впечатление, будто пламя вошло в них и каждая черточка радужной оболочки высвечивается изнутри. Волосы тоже словно бы занялись, и одежда сменила цвет. Пробыв мгновение в этом странно преобразившемся мире, Конрад почувствовал себя не только ослепленным, но и оглушенным: яркий свет, как и полная тьма, имеет свойство притуплять не только зрение, но и другие органы чувств, нарушать координацию движений и даже ход мыслей; человек ощущает себя потерявшимся во внешнем пространстве и — что удивительно — в самом себе, испытывает беспомощность и смятение.