— Ну?

Игорь стоял возле распахнутого сейфа, явно не зная, что делать дальше. Потому абсолютно бесцельно светил внутрь, разглядывая аккуратно сложенные картонные корешки папок. Приблизившись, Левченко только теперь спрятал пистолет в карман шинели, пощупал рану на плече, для чего-то поднес ближе к глазам испачканные кровью кончики пальцев. Он не спешил с ответом, и Вовк повторил, уже настойчивее:

— Ну?

— Что ну? — Андрей не сказал — выдохнул.

— Слышал — там рвануло.

— Жора. Кто-то мины ставит где попало. Кто-то ночью под ноги не смотрит.

— С концами?

— Ты бы как хотел? Между прочим, как наш товарищ Гот?

— Готов.

— Бог с ним. — Левченко улыбнулся: слишком забавно прозвучало, несмотря на ситуацию. — Мне во всем этом одна вещь осталась неясна…

— Только одна?

— Ага. Потому что во всем остальном я все равно сам не разберусь. Без поллитры.

— Мало.

— Если бы хоть это было. Не успел расспросить старика, как он, сучий сын, насобачился так аккуратно ставить мины. Да еще и научил свою маленькую стаю обходить заминированные места.

Вовк промолчал, потом осторожно откликнулся:

— Левченко, а Левченко?

— Чего тебе?

— Тебя правда сейчас больше всего волнует только это… саперное дело?

— Ну да. Остальное вроде в порядке.

— В каком порядке?

— В полном, Вовк. Ты разве еще не понял ничего? — Андрей снова шевельнул плечом, поморщился. — Зараза, перевязать нечем и несподручно. Одной левой не управлюсь. У тебя вон правая тоже. Хотя тебе на руку, — снова улыбнулся очередному внезапно рожденному каламбуру. — Алиби.

— Алиби?

— Так точно. Ты же сказался больным. Вот болезнь — упал пьяный, сломал руку.

— Почему пьяный?

— Поверят быстрее, Вовк. Меньше вопросов будет. Вот где у нас в Сатанове трезвый мужик мог так ухайдокать себе руку? Правда, лечить некому будет. Ничего, пришлют кого-то, пока Лариса может заняться.

— Опасно. Мы же вроде не знакомы…

— Познакомитесь. Сомова, вишь, нет. Виновных в его жестоком убийстве аж двое. Одного я выследил и героически застрелил. Другого будут собирать по кускам. Думаю, особо опасного преступника Георгия Теплова, которого разрешено убить на месте без суда при первом же случае, опознают. Никто по нему не заплачет. Вишь, за один день сколько преступлений раскрыто и преступников ликвидировано.

— Очень долгий день.

— О, мне тоже так показалось. Согласен, что у нас все складывается хорошо?

— Вроде, — Игорь пожал плечами, потом снова кивнул на сейф. — Остается понять, что делать с этим хозяйством.

— Я тебе и это объясню. — порывшись в карманах, Андрей нашел зажигалку. — Скажу тебе, Вовк, чего с этим хозяйством уже никто никогда не сделает. Ни советская власть, ни немцы. Новых людей по расписанным там схемам, инструкциям и подсказкам больше делать не будут. Никогда и нигде, хочется верить. Вываливай все сюда.

— Куда?

— А вот вали просто под ноги! Увидим, как оно горит.

Орудуя только левой, Вовк выгреб картонные папки и клетчатые тетради, опустошив все три полки сейфа. Замер, явно ожидая дальнейших указаний.

— Сходи глянь там, за периметром. Луна вроде полная. Даже если ошибаюсь, все равно хорошо видно. Найди, где там валяется Жора. У него при себе было несколько папок. Собери их. Или что осталось. Неси сюда. Тут ничего найти не должны.

— А если будут спрашивать, что было?

— Я откуда знаю? Теплый скрывался. Была у него какая-то там связь с Нещеретом Антоном Саввичем. Он же его застрелил, потому что встретились в условленном месте и чего-то не поделили. Моя версия, Вовк. Кому надо — пусть другую склепает. Я измучился сегодня. Ты прав, день слишком долгий. Шуруй.

Неловко развернувшись, Игорь пошел наружу.

Присев возле стопки сваленных в кучу бумаг, Левченко посмотрел на нее при тусклом свете фонарика, который до сих пор, на удивление, был жив. Потянулся рукой к верхней папке.

Взял.

Положил на колено. Потянул за тесемку, собираясь развязать.

Остановился.

Сплюнул.

Бросил назад, даже не разворачивая. Ничего не понимает, зачем голову морочить. Нужны ли ему такие знания, не решил еще. И не собирался думать об этом в будущем.

Экспериментов над людьми достаточно в этой стране и без «Полной луны».

Пусть будет так.

Щелкнула зажигалка. Огонек лизнул сухой картонный край, распробовал, быстро проглотил. Через несколько минут возле распахнутого сейфа чадило кострище, пожирая горячим огнем все гадкие тайны этого жуткого места. Которое так и не стало колыбелью новых людей.

Он сидел и молчал, когда вернулся Вовк, подбросил в огонь бумажные трофеи мертвого бандита Теплова.

Они какое-то время смотрели на огонь, стараясь не видеть что-то загадочное в сполохах, которые тенями отражались на облупленных, частично разрушенных стенах.

Дождавшись, пока все догорит, Андрей встал, разбросал сапогом пепел. Потоптался для верности на небольшой кучке. Легонько хлопнул Игоря по левому плечу.

— Айда. Нам тут делать больше нечего.

Территорию пересекли, не обменявшись больше ни одним словом. Уже когда добрались до места, откуда начиналась колея, Левченко спросил:

— Сам выйдешь из леса?

— Из тайги выходил. А что такое?

— Нас не должны видеть вместе. Насколько я себе представляю, вот эта колея выведет тебя через лес на ту сторону Сатанова, которая ближе к твоей хате. Мы же крюк сделали. Выберешься?

— Разберусь.

— Ларису я завтра найду. Сам понимаешь, услышанное сегодня должно в тебе умереть. Даже жене…

— Не маленький.

— Нещерет по возрасту был как мы оба, вместе взятые. А тоже язык чесался рассказать кому-то. Из-за этого прокололся. Потому для своего же спокойствия, Вовк, и для спокойствия жены с ребенком будь осторожен. Вообще, сейчас лучше затаиться. Кроме Сомова ты никому не нужен. Война, людей вокруг ищут. Целоваться не будем?

Игорь вдруг понял: впервые увидел Андрея только сегодня утром, однако знает, кажется, тысячу лет. Объятия вышли забавными и довольно неуклюжими — у обоих плохо действовали правые руки.

А потом Вовк исчез в темноте, растворился среди деревьев.

Поправив фуражку, крепче усадив ее на голове, Левченко и сам отправился в обратный путь.

Назад марш-бросок вышел на удивление скорым. Шел, не плутая, будто луна таки вела его сверху, указывая правильное направление. Выбрался туда, откуда они зашли, к остаткам старой стены, и только тогда взглянул на часы. Время будто бы двигалось стремительно и медленно одновременно: без четверти полночь.