Второе, что ему говорили буквально все: надо сначала делать приватизацию малых и средних предприятий, чтобы спекулятивные деньги, накопившиеся в стране, ушли бы с потребительского рынка, разгрузив его. При этом рынок начал бы работать, люди привыкли бы работать в условиях рыночной конкуренции, хотя бы на уровне кафешек и маленьких магазинчиков…

Но нет, это был долгий путь: для Ельцина он был неприемлем, а потому был неприемлем и для Гайдара. Впрочем, для него, вероятно, он был еще и непонятен, и поэтому он рванул, зажмурившись, «вперед и с песней».

Это и стало катастрофой.

Вторая история про «ответственность» Гайдара связана с моментом, когда стало ясно, что, благодаря реформам, денег нет, ничего нет и непонятно, что делать. И решили экономить на обязательствах государства. То есть не исполнять их. Оборонному комплексу было прямо заявлено (я, естественно, перевожу с научно-бюрократического на общедоступный русский язык): «Вы — оплот советской военщины, пережиток прошлого, и потому платить вам, в том числе за уже произведенные вами изделия, мы как передовые цивилизованные реформаторы не будем».

Оборонный комплекс впадает в прострацию: как же так, у нас госзаказ, у нас обязательства перед государством: мы поставляем вооружения, а государство платит!

На что им товарищ Гайдар разъясняет в предельно доступной форме, что отказаться от заказа государства по покупке вооружений правительство задним числом действительно не может, и потому отказываться не будет. Оно не станет всего лишь оплачивать эти поставки. И финансирование гособоронзаказа было одним махом сокращено на 70 % — более чем в три раза.

И лишь когда после того в «горячих точках» начали всплывать в безумных количествах автоматы Калашникова заводского производства, но без номеров — потому что жить-то как-то надо, — только после того это безумное решение было отменено.

Мы сейчас даже не можем себе представить, до какой степени твердое убеждение в необходимости уничтожить, стереть с лица земли не только Советский Союз, но и все, что хоть как-то его напоминает, включая высокотехнологичные производства, доминировало в мироощущении демократической тусовки того времени.

М. МУСИН: — Я это тоже слышал, но я хочу сказать…

М. ДЕЛЯГИН: — Вы слышали, а я видел, понимаете? Еще одну историю хорошо помню: уже сентябрь 1992 года, уже всё всем понятно, уже ненависть к Гайдару в госаппарате была абсолютной, потому что практически все увидели, какое там в его команде «бескорыстие», и Гайдар уже уходит.

И вот перед самым своим уходом Гайдар подписал распоряжение правительства о передаче себе самому — в форме своего Института экономических проблем переходного периода — комплекса зданий на Огарева, 5. Потом все шутили, что в царское время в одном из его корпусов располагался публичный дом, и назначение этого здания с тех времен не сильно изменилось.

А в те времена была демократия, и все мало-мальски значимые распоряжения правительства автоматически публиковались в «Российской газете». И я просто помню момент — в то время по некоторым делам общался с рядом помощников Гайдара, — когда входит человек с номером «Российской газеты», где опубликовано это гайдаровское распоряжение. И вот, знаете, таких ярких и сильных слов по поводу тех, кто «слил» это, как минимум, сомнительное распоряжение в газету, кто не додумался заблокировать его публикацию, равно как и по поводу самой «свободной прессы», я не слышал с тех пор ни от какой «кровавой гэбни», ни от каких силовых олигархов, ни от каких «душителей НТВ» и что там они еще душили.

Причем это был конец 1992 года, и я был, мягко говоря, впечатлен этой реакцией.

Конечно, Гайдару не хватило размаха — может быть, не хватило воровского таланта и смелости, может быть, он действительно о другом думал, — но о его бескорыстии с учетом изложенного говорить просто нелепо.

Бескорыстие Гайдара — это такая же катахреза, то есть словосочетание, в котором слова, его образующие, отрицают друг друга, что и патриотизм Чубайса и Березовского.

Хорошо помню, что даже в 1996 году, когда я с ним второй раз столкнулся, практически на любой вопрос из серии «что делать?» ответ у него был один: сократить бюджетные, и в первую очередь — социальные расходы. Гайдар — человек, полностью сформированный МВФ, других ответов у него просто не было.

М. МУСИН: — Ну, это не удивительно. Я просто пример приведу сделки Ельцина с госдепартаментом США, о которой говорил. Я полетел 19 августа 1991 года из Иркутска, с Байкала, с делегацией детей-скаутов, представителей первой волны эмиграции. Это были сливки русской эмиграции в США. Поскольку ГКЧП застало нас в Иркутске, то, естественно, сопровождающие нас американцы были обеспокоены.

М. ДЕЛЯГИН: — Еще бы!

М. МУСИН: — Но каково же было мое удивление, когда эти американцы мне ночью позвонили и сказали: «Марат, мы связались со своим посольством, сказали, что у нас дети, а вылетать нам в Штаты 19-го, самое позднее 20-го августа, и нам ответили, что все будет хорошо, оставайтесь в Москве».

Это мне было сказано открытым текстом. То есть речь идет о том, что это не с неба все свалилось. В тогдашнем раскладе были нужны некомпетентные люди, потому что сегодня все профессора, которые натягивали младшему Гайдару его оценки, так сказать, публично голову пеплом посыпали.

Я с ним столкнулся еще в 90-е годы, просто мы с ним решали один такой вопрос… Тогда все пооткусывали власть, и вот Гайдар пытался в этой роли выступить, речь шла о Тобольском нефтехимкомплексе. И я с ужасом увидел, что это действительно больной и не очень умный человек. А какой он экономист, мы видим по результатам: по дезинтеграции единого хозяйственного комплекса, разрыву всех цепочек добавленной стоимости, нарушению всех экономических законов…

М. ДЕЛЯГИН: — Да, в этом смысл приватизации: разрезать единый технолого-экономический комплекс на максимальное количество кусочков, которые перестают взаимодействовать друг с другом: на каждом их них висит своя бухгалтерия, директор, охрана, и они под тяжестью административных расходов постепенно ликвидируются. Последним умирает сбытовой сектор, у которого есть склад ранее произведенных товаров. Он распродает всё со склада, на этом обогащается, а затем тоже умирает, а организаторы всего этого кошмара торжественно и с искренним восторгом провозглашают: «Еще одно нежизнеспособное совковое производство наконец умерло!»

И, кстати, это ровно то, что Чубайс сделал с российской электроэнергетикой. Практически один в один.

М. МУСИН: — Разделение целого энергокомплекса. Конечно, сетевой «блэкаут», массовые отключения. Это понятно, и с экономической точки зрения понятно, что мы в глобальной конкуренции проиграем…

М. ДЕЛЯГИН: — Мы исчезли из глобальной конкуренции. Это была стратегическая задача американцев, и непосредственно решена она была именно руками Гайдара.

М. МУСИН: — Давайте называть вещи своими именами: вот эта «пятая колонна»… Я просто, если честно, удивлен тем, что, если президенту Медведеву хватило ума несколько дистанцироваться в осторожных формулировках по поводу смерти Гайдара, то премьер счел нужным всё, что видно и слепому, практически игнорировать в своих соболезнованиях…