– Вы уверены? – не сдерживаюсь я, и выражение ее лица меняется, в нем появляются стальные нотки, которыми я в последнее время так восхищалась.

– Так я разве не это сказала? – спрашивает она.

– Да, – киваю я.

– Значит, уверена, – улыбается она.

И я верю ей. Потому что теперь я викинг.

Шесть месяцев спустя…

Я толкаю тяжелую дверь, не зная, что именно увижу внутри на этот раз. В коридоре стоит тяжелый запах антисептика для рук и пота. Но затем я понимаю, что потом, похоже, пахну я сама. Я перевожу дыхание после забега от машины до двери под дождем. Я боялась опоздать. Я до сих пор не люблю опаздывать.

И вот я здесь.

Опоздавшая.

«Чертов Грег, – думаю я. – Это он виноват». Он сказал, что заберет детей в девять утра, и у меня будет достаточно времени, чтобы добраться сюда. Но был ли он на месте в девять? Или хотя бы в девять тридцать? Наверное, снова смотрел «Вечерние новости»…

Я до сих пор испытываю иногда «приступы гнева», как это назвала бы Инге, но теперь они выплескиваются наружу. Я больше не хороню переживания внутри, а даю им волю. И я перестала постоянно одергивать себя и думать о том, что сказать другим людям или как им угодить. Благодаря подготовке викингов я постепенно учусь ослаблять свою защитную блокировку. Потому что как бы мы ни объясняли свое поведение, на самом деле важно то, что мы делаем и как движемся вперед.

Когда я вернулась домой из «мини-отпуска», мы с Грегом попытались в последний раз спасти свой брак, поговорив друг с другом открыто и честно. Я опасалась стать одной из тех женщин, про которых пишут в журналах и которые разрушают брак после выходных в Магалуфе или после опыта употребления грибов в ходе кризиса средних лет – а потом следующее десятилетие сожалеют об этом. Я упомянула об этих страхах Мелиссе, но она только смеялась едва ли не целый час.

– Ты вообще знакома с собой?

Она напомнила, что, если не считать Мистера Зубы, я за всю жизнь никогда ничего не делала импульсивно. Меня это немного приободрило. Мы с Грегом решили отложить пристройку и вскоре после этого отложить на время и наш брак, устроив себе «испытательный развод». Мы даже посещали консультанта по браку, но она сразу же заявила нам, чтобы мы поставили уверенную точку. И, что самое странное, с тех пор меня не покидало чувство всепоглощающего облегчения. Мне нравится жить одной – по крайней мере, одной с детьми. Теперь я могу отправляться в магазин, чтобы заполнить холодильник, и быть уверенной в том, что продукты в нем не будут съедены следующей же ночью. К тому же никто не ворчит по поводу того, сколько у меня подушек. В результате я ощущаю себя лет на десять моложе и килограмма на три легче (несмотря на то что весы в ванной утверждают противоположное).

Этим утром я обозвала своего будущего «бывшего мужа» «лобковым волосом» – восхитительно ребячливое оскорбление, которое мне почему-то нравится и про которое Шарлотта рассказала, что она узнала его на игровой площадке в школе. Я вроде бы должна сердиться на такие слова, но втайне смакую их. Грег, похоже, действительно искренне извинялся и сказал, что ему «очень, очень жаль» за то, что он опоздал, и что на следующую неделю у него назначено собеседование на работу. Это своего рода прорыв, и я искренне порадовалась за него. Если бы у меня под рукой был клаксон, я бы погудела в него. Мы с Грегом ладим значительно лучше как живущие порознь родители детей, чем муж, подсевший на выпуски новостей, и вечно дерганая жена. Поэтому, когда он предложил забрать детей этим утром, я ответила: «Да, пожалуйста». Я поцеловала Томаса и Шарлотту на прощанье, крепко обняла их «до тех пор, пока не вернусь» и вышла наружу.

Потом я поехала. Быстро. По шоссе М40 без единой остановки. Я не могла найти подходящую парковку, поэтому мне пришлось оставить машину в паре миль и бежать под дождем. У меня даже не было времени заранее выгулять собак. «Остается только надеяться на то, что они не загадили все внутри», – думаю я. За ними такое водится[48]. Но теперь я могу справиться со всем этим. Потому что я викинг. Я могу справиться со всем.

Мелисса сказала, что я могу не беспокоиться и не приезжать сегодня («Я знаю теперь, как все это работает, – знаю, где туалеты и лучшие журналы…»), но я напоминаю ей «Конвенцию викингов. Протокол II». А именно соглашение о том, что мы будем рядом друг с другом несмотря ни на что – готовы ли мы попросить о помощи или нет[49].

Я также знаю, что если бы я сейчас находилась на ее месте, то, будучи честной сама с собой, мне хотелось бы видеть кого-то рядом со мной. И я могу это ей предоставить, как находясь рядом физически, так и эмоционально, как выражаются в сообществе самопомощи. От последнего определения меня немного тошнит, но лишь слегка. Так что, вы знаете, в этом тоже есть прогресс. Вчера рядом с ней был папа, а на прошлые выходные мы были все вместе. Оказалось, что дети обожают проводить время с дедушкой и смешной тетей Мелиссой. Как и я. Мы с отцом составили график выгула собак и уборки в доме Мелиссы, и в некоторые дни наше расписание пересекается, чтобы мы могли больше времени проводить вместе. Мы даже поговорили – по-настоящему поговорили – о маме. О том, что он чувствовал и что чувствовала я, хотя и не показывала этого. Это было великолепно. Жаль, что я раньше не попыталась. И я жалею об упущенном времени и о тех посиделках, которые мы могли бы провести раньше. Но сейчас не следует укорять себя. «Никогда не сожалейте о сказанном или сделанном», – вспоминаю я слова Инге. Вместо этого я планирую стать лучше. Начиная с этого момента.

Мимо меня по больничному коридору проходит вечно шмыгающая носом женщина с красными щеками, и мы обмениваемся легкими, сдержанными улыбками – как истинные англичане, которые иногда встречают друг друга на пути, но еще не были формально представлены друг другу и довели искусство приветствия до совершенства. Потом я осматриваю палату в поисках сестры.

Я беспокоюсь о том, что не узнаю ее. Беспокоюсь о том, что мое выражение лица выдаст меня прежде, чем я уверю ее в том, что она до сих пор выглядит как обычно.

Предыдущий этап терапии взял свое, и она описывала, как ее окутывал туман от «химического прочищения мозгов». В последний раз Мелисса сказала, что не может терпеть запах помойки, и ее вырвало, когда она попыталась опустошить посудомойку, которую я ей подарила. («Прямо на чистые тарелки?» – не могла удержаться я от вопроса, на что она ответила: «Боюсь, что да…») Теперь моей закаленной и выносливой сестре требуется помощник, опустошающий ее мусорное ведро, прежде чем оно достигнет «уровня блевоты», и она снова моет посуду руками.