Даже сквозь забивавший нос запах гари Коллум Шерман различал зловоние его страха и паники, что, однако, не сделало его хоть на йоту смелее.

— Я попытаюсь выбраться и прислать сюда помощь, — сказал он, подтягиваясь на руках и легко направляя тело вперед сквозь оконную раму. Свежий воздух на миг вскружил ему голову, заставляя закашляться, а после скользнуть с неведомым прежде проворством вдоль конька крыши на вытянутых руках. Подобравшись к печной трубе, Коллум разжал онемевшие пальцы и соскользнул к ее основанию, там, держась за неровный облицовочный камень, он подобрался к карнизу и — о чудо! — сумел ухватиться за лиану плюща. Спуститься по ней оказалось делом доли секунды, и вот он уже бежит вдоль фасада к главному входу…

Он видел языки пламени в окнах третьего этажа, слышал крики людей и думал лишь об одном: об Аделии, которую должен спасти. Об Аделии и ребенке, запертых в полыхающем доме. Он как раз выскочил из-за угла, когда всадник, в котором он узнал дознавателя, въехал во двор, с трудом осаждая быстро погоняемое животное. Тот соскочил на ходу, с ужасом глядя на полыхавшее здание, и закричал:

— Что здесь случилось? Где сестра и ребенок?

Ровно в этот момент распахнулось окно на втором этаже и Аделия с бледным, перекошенным страхом лицом закричала, указывая на конюшню:

— Не дайте им ускакать, умоляю вас, задержите этих двоих. У них мой ребенок!

Мужчины поглядели в указанном направлении и едва успели отпрянуть, когда два всадника — мужчина и женщина — на всем скаку пронеслись мимо, едва не подмяв их под себя. Коллум в самый последний момент успел оттолкнуть Лэмба на землю…

— Нет! — зарыдала Аделия, едва не вывалившись в окно, и Глэнис, обхватив ее мягко за талию, оттащила хозяйку вглубь комнаты.

Все остальное случилось в долю секунды: Бевин крикнула, что их заперли на замок. Лошади беглецов грохотали по настилу моста… И Коллум, глянув им вслед, схватил Лэмба за руку, помогая ему подняться.

— Спаси сестру, — велел он не терпящим возражения тоном, — а я верну ее сына. — Тот кивнул, вскакивая на ноги. Уже готовый бежать в сторону дома, но мужчина добавил: — Айфорд заперт на чердаке. Отправь кого-нибудь отпереть его… — И снова кивок.

А потом Коллум побежал к воротам — возвращаться и искать лошадь не было времени.

Коллум чувствовал, как плавились его кости еще на бегу, когда он только спешил в придорожные заросли в страстном желании обернуться. Больше не нужна была боль, в нем как будто сработал налаженный механизм: миг — и он несется на мягких лапах по устилающей землю листве, мху и свежей траве. Слышит далекий рокот копыт, различает как будто смешанный запах лошадиного пота и женского молока. А еще ощущает решимость крушить и ломать, пролить кровь, отомстив за отца.

Вот они, два убийцы, их только нужно нагнать и… сделать то же, что они сотворили с отцом. На мгновение жажда мести ослепила его, завладела всем существом, оглушила… И этого оказалось достаточно, чтобы он перестал слышать цокот копыт. С трудом отогнав наваждение, что кровавой пеленой застила глаза, Коллум замер, вертясь во все стороны разом, напрягая все органы чувств, и, наконец, понял, в чем дело: беглецы съехали с главной дороги, сошли на лесную тропу, чтобы сбить преследователей со следа. Теперь цокот копыт звучал по-другому, глухо и вязко, как будто звук утопал в медовом сиропе. Зелень деревьев и трав поглощала его, как будто впитывая в себя… Даже запахи стали другими, но это уже не имело значения: Коллум нашел похитителей, снова шел по их следу.

Он знал, куда они направлялись: лесная тропа вела в обход Тальбота по краю лощины до самого Ворвика, там выводила к торговому тракту, обычно весьма оживленному. Затеряться там не составило бы труда… И окажись Коллум простым человеком, он вряд ли сумел бы нагнать их и помешать скрыться с ребенком Аделии на руках.

Беглецы продумали всё в мелочах! Всё, кроме волка, теперь живущего в нём… И зверь этот своего не упустит.

Коллум знал, что настигает этих двоих… Вот-вот они выйдут к лощине, чей северный склон покрыт колючим кустарником, а дно, с протекающей внизу речкой, устлано булыжниками и валунами. Там им придется придержать лошадей, ехать медленней — и тогда…

И вдруг он услышал их голоса:

— Давай остановимся на минутку, — произнесла женщина. — Я хочу посмотреть, что с ребенком…

— Нельзя, пока мы не добрались до тракта, — возразил ей мужчина, но без напора. И тут же добавил, должно быть, ответив на молчаливый попрек: — Ну ладно, но лишь на минуту. Я не хочу рисковать!

— Мы рисковали все это время, — ответила женщина. — Все это время, пока Коллум Шерман мог вспомнить тебя, было мучительным испытанием. Ты должен был лучше целиться в него в ночь, когда он собирался уйти…

Мужчина ей возразил:

— Может, лучше бы он ушел тогда из поместья. В конце концов, он не был виноват перед нами… Даже король не вешает дважды того, чья веревка оборвалась в первый раз.

Коллум как раз замер в кустах у тропы и заметил, как женщина затрясла головой.

— Он такой же дьявол, как и отец, — сказала она, — посуди сам: разве можно остаться живым после той раны, что он получил от тебя на дороге? Из него вытекло три пинты крови, не меньше. Однако он жив и здоров, и во второй раз — а ты был уверен, что ранил его — казалось и вовсе не пострадал.

Ее супруг помотал головой, соглашаясь, но как-то без огонька.

— И все-таки я не ощущаю радости… больше нет… — произнес он. — Абигейл умерла, и вернуть ее, как бы мы ни старились, у нас не получится. — Он посмотрел на ребенка на руках у жены. — И мы, чем бы себя ни оправдывали, грешны перед богом.

— Бог поймет нас, — произнесла женщина жестко. — Он сам отец, и его Сына тоже убили грязные нечестивцы.

— Но, умирая, он простил их и нам велел делать так же…

Мария Уоттс сверкнула глазами.

— Теперь, когда дело сделано, ты вдруг стал сожалеть о содеянном? — усмехнулась она. И в том же чуть насмешливом тоне: — Я не считаю, что совершила что-то плохое. Покарать «дьяволов» — не преступление…

И в тот же момент, ощерив острые зубы, Коллум выступил из кустов. Встал в десятке шагов перед ними, и даже шерсть у него на спине встала дыбом…

— Белый волк, — выдохнул Стив Уоттс.

— Оборотень, — прошептала его жена, прижав к себе копошащийся сверток.

Лошади заволновались, забились, вращая глазами, и Коллум угрожающе зарычал, так что они и вовсе взбесились. А люди, застывшие между пологим склоном лощины и диким зверем, казалось, онемели от страха.

И только тогда, убедившись, что достаточно напугал этих двоих, Коллум, враз обернувшись, сказал совершенно пораженным увиденным людям:

— Вы видели, мне не стоило никакого труда наброситься и разорвать ваши глотки. Всего лишь мгновение — и вас бы не стало, но ты, Гледис, прав: бог велел нам прощать. — Он выдержал краткую паузу. — Ответить злом на зло проще простого, простить — в этом настоящая сила. Отдайте мне это дитя, и я отпущу вас, простив за убийство отца, — сказал Коллум, указав на ребенка. — Видит бог, я страстно желал отомстить вам за все, что случилось со мной, но теперь понимаю: убийства не приносят покоя. — И повторил: — Верните дитя.