Благодаря случаю это оказалось сделать легче, чем если бы они сидели, например, в гостиной и их разделял чайный поднос. Он видел ее на фоне бледных гротов и узких нор, верблюды косились на нее из-под тяжелых век, придирчиво глядели меланхоличные жирафы, слоны хоботами в розоватых морщинках брали кусочки булки из ее протянутых рук. Потом были террариумы. Он смотрел, как она склоняется над питоном, кольцами свернувшимся на песке, или рассматривает коричневую скалу над затхлой водой крокодильего пруда, или изучает крошечный участок тропического леса, пытаясь различить золотистый глаз ящерки или колышущиеся бока голубых лягушек. И особенно ясно видел он ее на фоне темно-зеленой воды, где эскадры серебристых рыбок безостановочно носились туда-сюда и какая-нибудь застывала на миг, прижавшись к стеклу искривленным ртом, тараща глаза и пошевеливая султанами плавников. А потом был инсектарий, где она поднимала жалюзи на маленьких оконцах и с восхищением показывала на яркие, в малиновых кругах, крылья недавно появившейся на свет и еще полусонной бабочки, или на неподвижных гусениц, похожих на узловатую веточку дерева с бледной корой, или на юрких зеленых змей, трогающих стекло дрожащими раздвоенными языками. Жаркий воздух и тяжкий, густой запах цветов, плавающих на поверхности воды или торчащих из огромных терракотовых ваз, разнообразие причудливых узоров и странных очертаний — все это создавало атмосферу, в которой человек бледнел и умолкал.

Открыв дверь павильона, откуда доносился передразнивающий и вовсе не веселый смех обезьянок, они обнаружили там Уильяма и Кассандру. Уильям пытался заставить одну упрямую зверушку спуститься с верхней жердочки и взять у него половинку яблока. Кассандра своим довольно тонким и звонким голосом зачитывала информацию на табличке о том, что это животное скрытное и ведет преимущественно ночной образ жизни. Увидев Кэтрин, она воскликнула:

— Ну наконец-то! Скажи, пожалуйста, Уильяму, чтобы он перестал мучить эту несчастную мадагаскарскую руконожку.

— А мы думаем: куда вы пропали? — сказал Уильям.

Он придирчивым взглядом окинул вошедших, отметил немодный костюм Денема, но, не найдя других поводов для упреков, промолчал. Однако Кэтрин успела заметить и этот взгляд, и слегка скривившиеся в усмешке губы.

— Уильям не слишком любит животных, — сказала она. — Он не знает, что им нравится, а что нет.

— Зато вы, Денем, в таких делах специалист, насколько я знаю, — сказал Родни, но все же убрал подальше от клетки руку с яблоком.

— Тут главное — знать, как их успокоить, — ответил Денем.

— А где можно посмотреть на рептилий? — спросила у него Кассандра, но не оттого, что ей так уж нужны были эти рептилии: она почувствовала, что пора переменить тему.

Денем стал объяснять ей дорогу, а Кэтрин с Уильямом пошли вдоль клеток.

— Надеюсь, ты неплохо проводишь время, — сказал Уильям.

— Мне нравится Ральф Денем, — ответила она.

— Ça se voit[77], — ответил Уильям с наигранной светской небрежностью.

Его следовало бы поставить на место, и в другое время Кэтрин не замедлила бы это сделать, но сейчас ей не хотелось ссориться, поэтому она лишь поинтересовалась:

— К чаю вернетесь?

— Мы с Кассандрой думали выпить чаю в маленьком кафе в Портленд-Плейс, — ответил он. — Не знаю, захотите ли вы с Денемом к нам присоединиться.

— Я спрошу его, — сказала она и обернулась к Денему. Но он и Кассандра уже вновь приникли к вольеру с обезьянкой.

Какое-то время Уильям и Кэтрин наблюдали за ними, каждый удивляясь выбору другого. Но, остановив потом взгляд на Кассандре, чью элегантность теперь подчеркивала работа лондонских модисток, Уильям резко сказал:

— Если ты пойдешь, то, надеюсь, постараешься меня не высмеивать.

— Раз ты этого боишься, я, разумеется, не пойду, — ответила Кэтрин.

Они глядели на огромный главный вольер с обезьянами, и в эту минуту, обиженная на Уильяма, она мысленно сравнила его с вон той несчастной обезьянкой-мизантропом на дальней жердочке, которая была похожа на скомканную старую шаль и подозрительно косилась на своих товарок. Чаша терпения грозила вот-вот переполниться. События последней недели забрали у нее остатки сил. На нее вдруг нахлынуло чувство, которое, вероятно, испытывают представители обоего пола, когда близкий тебе человек вдруг предстает в самом черном свете и связь ним, в такие минуты кажущаяся особенно тягостной и унизительной, душит, как петля на шее. Суровые требования Уильяма вместе с его ревностью сбросили ее в такую пучину собственного «я», где все еще кипит первобытная борьба между мужчиной и женщиной.

— Тебе, наверно, нравится меня мучить, — продолжал Уильям. — Ну к чему было говорить, что я не люблю животных? — При этом он водил тросточкой по прутьям клетки, и противное металлическое бряканье, словно аккомпанемент его словам, было особенно неприятно для раздраженных нервов Кэтрин.

— Но это правда. Ты никогда не замечаешь, что чувствуют другие, — сказала она. — Ты ни о ком не думаешь, кроме себя.

— Это неправда, — сказал Уильям.

Звон железных прутьев между тем переполошил обезьянок. То ли чтобы их успокоить, то ли жалея их, он протянул им все ту же половинку яблока.

Этот комичный жест, за которым явно угадывалось желание подольститься, до того соответствовал его образу, который в последнее время рисовала себе Кэтрин, что она засмеялась. Уильям побагровел. Если бы она рассердилась, он еще мог бы стерпеть, но этот смех… И самое ужасное не то, что она над ним смеялась, а — как смеялась: будто он ей совсем чужой.

— Не понимаю, что тут смешного, — проворчал он и, обернувшись, увидел, что к ним подошла другая пара.

Компания вновь разделилась, Кэтрин и Денем не стали задерживаться у клеток и направились к выходу. Денем чувствовал, что Кэтрин не хочет здесь дольше оставаться, и поспешил ее увести. В ней явно произошла какая-то перемена. И случилось это после того, как она поговорила с Родни: самого разговора он не слышал, но она смеялась. И теперь ему показалось, что она за что-то сердится на него. Она поддерживала беседу, но как-то вяло и, похоже, совсем не слушала, что он отвечал ей. Эта резкая смена настроения поначалу ему не понравилась, но в конце концов он решил, что, может, это и к лучшему. Небо было хмурым, моросил мелкий дождик — сама природа навевала уныние. Все радостное очарование этого дня, все это сказочное волшебство моментально рассеялось. Из всего сонма чувств осталось лишь уважение, которое испытываешь к другу, и он даже обрадовался, когда заметил, что уже предвкушает тот час, когда останется наконец вечером один, в своей комнате. Дивясь столь резкой перемене и радуясь относительной свободе, он придумал дерзкий план, который изгонит навязчивый образ Кэтрин быстрее и надежнее, нежели воздержание. Он пригласит ее к себе домой на чай. Заставит ее пройти сквозь горнило его семейного быта, направит на нее слепящий обличительный свет. Домашние не станут ею восхищаться, и она, в чем он не сомневался, обольет их всех презрением, что тоже пойдет ему на пользу. Ральф решил не церемониться с Кэтрин. Только такие крайние меры, думал он, могут положить конец нелепой страсти, причины напрасных мук. И наверняка со временем его опыт, его открытие, его добытая с боем победа сослужат добрую службу его младшим братьям, окажись они в подобной западне. Он посмотрел на часы и сказал, что сад скоро закрывается.