в распоряжение правительства народных комиссаров командируются консультанты: по Министерству иностранных дел – г. фон Шенеман; по Министерству финансов – г. фон Толь.

Начальник русского отдела германского Генерального штаба О. Рауш. Адъютант – Ю. Вольф»[168].

Германское правительство добилось наконец того, к чему так долго стремилось, на что тратило средства. На востоке при содействии Ульянова-Ленина начал создаваться новый германский фронт против армии Антанты. В первый же день власти большевистского правительства, немецкие кредиторы напомнили ему о себе, предъявив первое долговое обязательство со ссылкой на Кронштадтское совещание.

В ближайшие после 25 октября дни в Петербурге было неспокойно. Все говорили о приближении к столице на выручку казачьих войск с Керенским. В связи с этим движением образовавшийся по инициативе кругов Городской думы Комитет спасения родины и революции организовал вооруженное выступление юнкеров[169].

В ночь на 29 октября часть организованных юнкеров захватила Михайловский манеж и стоявшие там броневики.

В 9 часов утра отряд юнкеров с броневиком подошел к телефонной станции и овладел ею. На улицах происходили нападения на красногвардейцев.

Встревоженный Военно-революционный комитет, назначивший еще накануне на этот день разоружение всех юнкерских училищ и поручивший это предприятие коменданту Петропавловской крепости Благонравову, принял энергичные меры к подавлению восстания.

Павловское, Владимирское и Инженерное училища были окружены большевистскими войсками с пулеметами и артиллерией. Павловцы сдались без боя. Владимирцы оказали отчаянное сопротивление. Училище было обстреляно артиллерийским огнем. С обеих сторон были многочисленные жертвы; здание было взято с бою.

К вечеру было взято Инженерное училище, занят Инженерный замок. Ударники сдались в доме Кшесинской. Отняты вновь Михайловский манеж и телефонная станция. Взятые на станции в плен юнкера были отправлены в Кронштадт. Какая постигла их судьба – неизвестно. Что касается Петербурга, то с юнкерами поступали зверски. Их избивали беспощадно, бросали в реку, поднимали на штыки, расстреливали. Вся ненависть к генералам и офицерству, раздутая Керенским в его кампании против Корнилова, выливалась теперь изуверски на военную молодежь, нарицательным именем для которой стало белогвардейцы-корниловцы.

Неудачно кончилась также и попытка спасти Петербург казаками. Верховный главнокомандующий Керенский, уехав 25 октября рано утром из Петербурга, вскоре приехал в Псков.

Разысканный случайно узнавшим о его приезде командиром третьего корпуса генералом Красновым, он узнал от последнего, что распоряжение, отданное им относительно движения войск к Петербургу, отменено командующим Северным фронтом генералом Черемисовым. Последний категорически заявил генералу Краснову, что Временного правительства более не существует, а потому и приказания его не обязательны. Вся администрация на железной дороге по перевозке войск прислушивалась уже к новому правительству, к распоряжениям Военно-революционного комитета. Генерал Краснов решил идти на Петербург, хотя в войсках уже замечалось брожение.

На устроенном по желанию Главковерха солдатском митинге, куда явились приветствовать Керенского также и дамы с цветами, было заметно явно большевистское настроение. На призывы Керенского к выступлению против большевиков и на его резкие по их адресу выкрики из толпы солдат раздавалось: «Неправда!» Один же казак после окончания речи Верховного главнокомандующего воскликнул: «Мало кровушки нашей солдатской попили! Товарищи! Перед вами новая корниловщина! Помещики и капиталисты!.. Товарищи, вас обманывают! Это дело замышляется против народа!»[170]

Отношение казаков к Керенскому вообще было недружелюбное. Слишком свежа была еще вся история с Корниловым, который был казаком по происхождению.

С очень малым отрядом генерал Краснов двинулся вперед и дошел до Царского Села, где к вечеру 29 октября у него было в распоряжении лишь 630 всадников, 18 орудий, броневик и блиндированный поезд. Среди казаков был явный развал. Казаки не хотели идти вперед без пехоты. Пехоты же не было. Вся создавшаяся около генерала Краснова обстановка гражданской войны носила странный характер. Появились политические деятели, агитировавшие одни за, другие против Керенского. Старались влиять на генерала. На месте боя, чуть не в цепи, у генерала появились люди к делу посторонние, не военные. Сам Верховный главнокомандующий прибыл к месту, где шла перестрелка, в автомобиле с дамами… Все было как-то не по-военному…

Большевистский же Военно-революционный комитет, расправившись беспощадно с юнкерами в Петербурге, двинул против Краснова большие силы матросов, пехоты и красногвардейцев. 30 октября под Пулково произошел бой. Казаки потерпели неудачу; пришлось отступить к Гатчине. В Гатчине уже выяснилось полное нежелание со стороны казаков драться с большевиками. Идти против них никто не хотел. Поддержки не было ниоткуда. Армия в лице солдатского состава становилась на сторону большевиков. «Одемократизованная», приученная к политике, отнятая у офицерского состава, доведенная комитетами и комиссарами до революционного «осознания» своих гражданских прав, солдатская армия «сознательно» бросала теперь Временное правительство и «сознательно» переходила на сторону «своего» правительства – советского.

Начались совещания по вопросу о перемирии. Глава правительства и Верховный главнокомандующий, в согласии с мнением окружавших его лиц, решил вступить с большевиками в мирные переговоры, начать которые по политическим соображениям поручили военным. Сам же министр-председатель относительно себя лично решил спросить мнения у политических групп в Петербурге, куда и был послан с этой целью верховный комиссар Станкевич.

Пока у начальства шли совещания, братание казаков с большевистскими войсками и агитация, которую вели большевики, делали свое дело. Возбуждение против Керенского росло. Казаки стали поговаривать о выдаче его большевикам. В обмен на Ленина. Говорилось даже о том, что Керенского надо пристрелить без всякой выдачи.

Видя такое настроение, Верховный главнокомандующий Керенский, только что издавший в начале похода приказ[171] с указанием, что «каждый должен оставаться на своем посту и исполнить свой долг перед истерзанной родиной», бежал из района военных действий на автомобиле 1 ноября и скрылся неизвестно куда…

Ни Ставка, ни армия его больше не видели.

Спустя немного времени в Гатчину вошли отряды большевистских войск. Появились Бронштейн, Муравьев, Дыбенко, Рошаль. Был установлеи мир. Генерала Краснова арестовали, отправили в Петербург, в Смольный, откуда, считаясь с настроением любившего его казачества, немедленно освободили.

Поход на Петербург был ликвидирован. Победа «народных» большевистских войск была широко разрекламирована большевистскими вождями.

Еще 31 октября, захватив радиостанцию Царского Села, Бронштейн-Троцкий отдал приказ радиотелеграммой:

«Ночь с 30 на 31 октября войдет в историю. Попытка Керенского двинуть контрреволюционные войска на столицу революции получила решающий отпор. Керенский отступает, мы наступаем. Солдаты, матросы и рабочие Петрограда показали, что они умеют и хотят с оружием в руках утвердить волю и власть демократии. Буржуазия стремилась изолировать армию революции, Керенский пытался свалить ее силой казачества. И то и другое потерпело жалкое крушение.

Великая идея господства рабочей и крестьянской демократии склонила ряды армии и закалила ее волю. Вся страна отныне убедится, что советская власть не преходящее