Впрочем, меня мало занимали взаимоотношения людей, могущих стать моими благодетелями. Мне попросту следовало заручиться их поддержкой и спасти моего бедного Карла, осажденного со всех сторон.

Я знала, что Анна готова пообещать мне очень многое. Мазарини же был более осторожен, и я даже решила, что в глубине души он радуется тому, что происходит в Англии, ибо эти события безусловно ослабят позиции этой страны и не позволят ей вмешиваться в политику, проводимую Францией. Анна была добросердечной женщиной, руководствовавшейся своими чувствами, а Мазарини – проницательным государственным деятелем, всегда стоящим на страже интересов Франции.

Он был со мною исключительно любезен и мягок, он говорил мне, насколько отвратителен ему английский парламент и те предатели, что восстали против короля, но тут же добавлял, что военная помощь со стороны Франции стала бы рассматриваться как акт агрессии и потому действовать надо предельно осторожно.

Я никак не могла согласиться с его доводами и поэтому, несмотря на теплый прием, который был мне оказан, начала чувствовать себя обманутой. Правда, я смогла послать Карлу часть того ежегодного содержания, что назначила мне Анна, но это было ничтожно мало по сравнению с той помощью, которую я рассчитывала получить, – а рассчитывала я на солдат и оружие.

В конце концов Мазарини предложил, чтобы я обратилась к герцогу Лотарингскому. Герцог был в дружеских отношениях с испанским монархом и намеревался снарядить на свои деньги большое войско. Если бы это войско можно было отправить в Англию, Карл был бы спасен.

– Герцога можно будет легко уговорить, – сказал Мазарини. – Этот человек любит делать добро, и я уверен, что он не откажет вам, ибо он – истинный рыцарь.

Я не могла позволить себе упустить хоть какую-то возможность получить помощь и потому немедленно отправила гонца в Лотарингию. Одновременно я послала нескольких людей к голландскому двору. Мой сын Карл подрастал, и ему пора было подыскивать невесту. Почему бы ею не стать старшей дочери принца Оранского? Я ясно дала понять, что у принцессы должно быть очень большое приданое, если она хочет выйти замуж за принца Уэльского.

Тем временем из Англии до меня доходили весьма дурные новости. Мой старый друг, граф Ньюкастл, за преданность которого я была готова поручиться жизнью, не пожелал долее оставаться в стране, раздираемой войной, отказался от военной службы и уехал в Голландию, где и намеревался поселиться. Думаю, что он так и не смог оправиться после сокрушительного разгрома его армии под Марстон-Муром.

Это был далеко не единственный роялист, покинувший страну. Следовательно, очень многие наши сторонники отчаялись вновь увидеть Карла на английском престоле.

Тем не менее Карл не собирался складывать оружие. Я же так беспокоилась о нем, что мне постоянно снились Ферфакс, Эссекс, Оливер Кромвель, и я просыпалась в холодном поту.

«Берегите себя, – писала я Карлу. – Вы слишком часто рискуете жизнью, и меня снедает тревога. Если не ради собственного блага, то хотя бы ради моего спокойствия я заклинаю Вас: будьте осторожны».

Потом до нас дошел слух, что он якобы запросил мира. Это известие ужаснуло меня, и в письме я молила его помнить о чести и долге. Я призывала его не делать врагам никаких уступок, ибо он по-прежнему остается единственным законным правителем Англии и обязан беспощадно карать бунтовщиков.

Его ответ очень обрадовал меня. Ничто – ни страх смерти, ни призрак нищеты – не вынудит его отказаться от борьбы или совершить что-либо недостойное, писал Карл.

Я уверена, что в те нелегкие дни наша любовь стала еще крепче, несчастья как бы сблизили нас, и мы оба жили только надеждой на скорую встречу.

Я было воспряла духом, узнав, что герцог Лотарингский готов прислать на помощь Карлу десять тысяч солдат, а принц Оранский согласен дать необходимые фуры и повозки. Как же радовалась я тому, что мне удалось добиться столь многого! Однако как раз в тот день, когда я собиралась отправить к Карлу гонца с этим замечательным известием, я узнала, что Генеральные штаты Голландии[56]запретили войску лотарингцев идти через свои земли, опасаясь вызвать недовольство сторонников Кромвеля.

Моему возмущению не было предела! Трусы, презренные трусы! Как же боятся они этих богомерзких круглоголовых!

И я знала, в чем причина их страха. Наши враги побеждали, и многие, очень многие полагали, что Карл уже низложен.

Я снова обратилась к Мазарини, но он тоже уверился в том, что фортуна навсегда отвернулась от нас, и потому отказался впустить во Францию наших вооруженных сторонников.

Несчастья обрушивались на нас со всех сторон! Если бы не надежда когда-нибудь увидеть Карла, я, наверное, не стала бы просить у судьбы ничего, кроме возможности скрыться от мирской суеты в монастыре и там дожидаться смерти, но, пока мой муж был жив, я тоже хотела жить.

Его письма успокаивали меня, и я вновь и вновь перечитывала их.

«Я люблю Вас больше всего на свете, – писал он, – и мое счастье нераздельно связано с Вашим. Если бы Вы знали, как трудно мне теперь приходится… ведь мне не с кем даже словом перемолвиться… я думаю, Вы пожалели бы меня, ибо одни слишком умны, а другие глупы, одни слишком заняты собственными делами, а другие слишком уж осторожны. Должен признаться, что мое окружение доставляет мне мало радости, и все-таки Вы, единственная моя отрада, единственная врачевательница моих душевных ран, не должны жалеть меня…»

В конце июля я получила известия о сокрушительном поражении при Несби.[57]Все полагали, что это – начало конца, а я отказывалась верить в дурное. Пока Карл и я были живы, жива была и моя надежда.

Почему так случилось? За что судьба ополчилась на нас? Со мною сделалось что-то вроде нервного припадка. Я безудержно рыдала, кричала, ломала в отчаянии руки… А ведь перед битвой многим казалось, что счастье наконец улыбнется Карлу. Шатер моего дорогого супруга находился на невысоком холме Даст-Хилл, в двух милях к северу от Несби. У нас было преимущество в конниках, однако исход дела решило военное мастерство Ферфакса и Оливера Кромвеля. Принц Руперт, который поначалу добился успеха и подумал, что битва уже выиграна, увлекся преследованием обоза круглоголовых и вернулся на поле боя слишком поздно. К счастью, Карлу и Руперту удалось бежать.

Сторонники Кромвеля потеряли двести человек убитыми, но роялистов полегло впятеро больше, и вдобавок пять тысяч верных Карлу солдат попали в плен. Противник захватил нашу артиллерию и обозы, а также личный архив моего бедного супруга.