Но, хватит! Вот она, четвёртая, и последняя, фотография. Это снимок поляроидом Джина и Рэя, он был сделан на вечеринке четвёртого июля около дома Джина в каньоне Топанга. Они оба кажутся счастливыми и слегка пьяными, рука Джина — на плече Рэя. Рядом (она случайно попала в кадр) стоит очень симпатичная женщина, но её лицо слегка затемнено. Я знаю, что это Элис, невеста Джина. Рэй прислал мне эту фотографию вместе с длинным письмом после того, как самолет разбился. Он сказал, что Элис была замечательной девушкой, — я в этом и не сомневаюсь, я вижу, что она красива, — и что он никогда раньше не видел своего брата таким счастливым. Ему казалось, что чёрная полоса в жизни семьи закончилась и что в конце концов хоть один из вас нашёл хорошую девушку. Мне невероятно больно, что всё закончилось так, как закончилось. Я хочу, чтобы Джин был счастлив, и думаю, что в глубине души он это знает.

— Она звонила мне, — сказал Джин, отрываясь от письма. — Рэй спросил у меня, может ли он дать ей мой номер, и я сказал, что да.

— Значит, ты всё-таки говорил с ней? — Джин кивнул, а Натан Бёрк прошептал: — Не могу поверить что вы, ребята, скрыли это от меня.

— Мы не думали, что ты хочешь об этом знать, — осторожно сказал Джин. — Ты злишься?

— На тебя и Рэя? Нет, конечно, — ответил Натан Бёрк и покачал головой. — Я просто растерян. Она что-нибудь говорила обо мне?

— Она спросила, как ты себя чувствуешь, и я сказал, что хорошо. Я сказал ей о том, какой ты замечательный папа. Думаю, что Рэй сказал ей то же самое. Это был короткий разговор, и большей частью — слёзы.

— Ты плакал? — взволнованно спросил Натан Бёрк.

— Нет. Она.

— Она хотела, чтобы ты простил её.

— Она не просила об этом.

— Она не позвонит мне, — тут же горько ответил Натан Бёрк. — Я в этом уверен.

— А если позвонит, то ты станешь с ней разговаривать?

— Нет.

— Никогда?

Натан Бёрк не ответил. Потом он знаком попросил Джина читать дальше.

Нат, я знаю, о чём ты сейчас думаешь. Ты думаешь, что, говоря о мальчиках, я хочу вернуться обратно в твою жизнь, но это не так. Мне нет пути обратно после того, что я сделала, мальчики стали мужчинами, и я ничего не знаю об их жизни. Но, вспоминая о тех днях, которые мы вместе провели в Лос-Анджелесе, я знаю, что вела себя так, как будто любила тебя, но больше чувствовала себя твоим другом или соседом по комнате. Это была не твоя ошибка, нам нужно было поговорить, но было уже слишком поздно, как поздно и сейчас, просто моя любовь остыла, вот и всё. Я не хочу огорчать тебя, я просто хотела объяснить тебе, что произошло, или мне казалось, что произошло, тридцать пять лет тому назад.

Я хочу, чтобы я осталась в твоей памяти как на той фотографии, где я голая стою в гостиной и пью газировку, я твоя и только твоя (все передряги ещё впереди). Я хочу остаться в твоей памяти именно такой — девочкой с хорошей фигурой, девочкой, которая любила тебя и бросила до того, как ты успел понять, какая она на самом деле.

И ещё раз поздравляю с днём рождения!

Мона

Потом, когда они вышли из «Массо-Фрэнка» и пошли вверх по Голливудскому бульвару, Джин понял, что ему не безразличны лица прохожих, плывущие в вечерней толпе, лица робких существ, выбравшихся из своих молчаливых и одиноких комнат, каждого из которых беспокоило что-то своё. Эти апатичные, ничего не выражающие лица теперь казались ему суровыми и решительными, в их холодных беспристрастных глазах светилось подозрение. Только стайки весёлых, одетых в цветную одежду подростков, одурманенных наркотиками, не внушали ему беспокойства, граничившего с безумием.

На углу Голливудского бульвара и Лас-Пальмас Натан Бёрк остановился напротив «Дома любви». На дверях висел замок и было приколочено объявление о том, что дом продаётся.

Джин сказал:

— Они снесут дом. И всё закончится.

— Всё закончится? — Натан Бёрк с удивлением посмотрел на сына. — Не понял?

— Ларри Гавана в тюрьме. Остальные мертвы. Конец эпохи.

— И теперь жизнь продолжается. Ты это имел в виду?

— Нет, не это.

— Этот угол был моей жизнью, — заорал Натан Бёрк, стащил с ноги ботинок и с бешенством стукнул три раза в дверь. Глядя на эту вспышку гнева, прохожие только слегка улыбались с почти восхищённым изумлением. — Ублюдки! Чёртовы ублюдки! Джин обнял его за плечо:

— Успокойся, пап.

— Она была твоей матерью. И они украли её у меня! — продолжал орать Натан Бёрк, ругательства сыпались у него изо рта одно за другим. И вдруг, наклонив голову, так горько заплакал, что Джин абсолютно растерялся. — Джин, отвези меня домой. Я хочу домой.

По дороге обратно на Map Виста Джина больше волновало состояние духа его отца, поэтому он почти не слушал новости, которые каждые час передавали на обычной радиоволне. Но когда он услышал имя Лесли Ван Хоутен из «Семьи» Мэнсона, прибавил звук:

— Несмотря на то что Ван Хоутен выразила глубокое раскаяние по поводу своего участия в убийствах Тейт-ЛаБьянка и то, что она является образцовой заключённой, сегодня ей в третий раз было отказано в условно-досрочном освобождении. На слушаниях она сказала: «Каждое утро я просыпаюсь с мыслью о том, что я разрушитель прекрасного, то есть жизни, а жить, понимая это, и есть самое сложное на свете». Помолчав, она добавила: «И именно так мне и надо — просыпаться каждое утро и осознавать это».

Высадив отца, на чьем унылом лице уже высохли слёзы, Джин решил вернуться домой по 101-й трассе, больше известной как шоссе Тихоокеанского побережья. Наверное, было бы быстрее, если бы он поехал по автостраде Вентура и въехал бы в Топанго со стороны долины, но машин в этот час было мало, да он и не спешил. Однако он сильно удивился, увидев указатель на Зума Бич и поняв, что пролетел после поворота на каньон Топанго уже пять миль. Но вместо того, чтобы развернуться и поехать обратно по 101-й трассе, Джин въехал на пустынную пляжную стоянку и выключил фары.

Его взгляд блуждал между спасательной вышкой, горизонтом и океаном, плоским и чёрным, — он почувствовал дуновение солёного ветра и услышал шум волн, набегающих на берег. Посмотрев направо, он увидел закусочную, квадратное бетонное здание, выкрашенное в розовый цвет, с комнатами отдыха и душевыми кабинками по бокам.

В средней школе, когда он уже был взрослым и мог кататься на сёрфе, Джин с приятелями иногда сбегал с уроков, и они ехали на север по 101-й трассе на Зума Бич, по дороге покупая упаковку кока-колы и кварту рома. Тогда в закусочной стоял музыкальный автомат, заряженный последними хитами, Джин особенно любил песенку Бобби Фримена «Do You Wanna Dance», она-то сейчас и звучала по радио.

— Случалось, мы танцевали с официанткой, — как-то ночью рассказал Джин Элис, когда они сидели в машине на той же стоянке. — Она была распутной мексиканской девчонкой, и у неё уже был ребёнок. После своей смены она валялась с нами на песке, пила ром с колой и заигрывала. Она была влюблена в моего приятеля, Мэтта Роува, и как-то днём он трахнул её на заднем сиденье своего «шеви».