— Урод! Только о себе и думаешь, — перебил его Родик.

— Не встревай! — цикнул на него начальник.

Денис обвел обоих уставшим взглядом и направился к выходу.

— Предлагаю обсудить всё за сигареткой, — проговорил он, выходя на улицу. — Ну, так вот, — продолжил он, щелкая зажигалкой, — Я ещё тогда взял у неё телефон, чтобы если что созвониться. Но моё расследование было в тупике, как, впрочем, и ваше, — добавил Денис, подмигнув следователю. — Пока не произошло нечто. Мне в почтовый ящик подбросили очень ценную для меня вещицу, принадлежавшую Катерине — её дневник.

— И ты не сообщил об этом следствию?! — возмутился Павел Вениаминович.

— Он много о чём не сообщал следствию, — прорычал Родион, намекая, судя по всему, на утаивание Ольги.

— Отчего же не сообщил? — пытаясь сохранять спокойствие, проговорил Денис. — Я позвонил Свете и попросил её передать вам портрет Кулакова.

— Почему не передал сам?

— Вы стали бы задавать лишние вопросы. Откуда у меня появился её дневник? Почему именно у меня? И всё в таком духе. И вряд ли поверили бы в то, что мне его просто подбросили.

— Вряд ли, — согласился Павел Вениаминович, буровя Дениса недобрым взглядом.

— Я не хотел тратить время на лишнюю возню со следствием. В конце концов, какая разница, кто принес рисунки, главное, что они помогли вам установить личность Кулакова.

— Ошибаешься, Денис, сам факт того, что ты заврался, очень подозрителен. И потом, ты передал только рисунки, а сам дневник утаил.

— Естественно, это же дневник, вещь слишком личная, чтобы в ней копалось следствие.

— Не зарывайся! — гаркнул следователь, выходя из себя. — Я предупреждал, что не намерен покрывать никого в этом деле? То, что ты помог нам с Барыгиной, не даёт тебе право играть со мной как с марионеткой. Я хочу видеть этот дневник!

— Видеть можете, — согласился Денис, подумав, — Я даже дам вам его прочесть. Вряд ли вы что-то поймёте, но я всё же позволю вам его пролистать.

Все трое сели в служебную машину Родиона и поехали к Денису домой, где он предоставил им возможность лицезреть то единственное, что у него осталось от Катерины.

— Что означает весь этот бред? — спросил следователь, прочитав скудные записи.

— Не знаю, — соврал Денис, которому отчего-то перестало хотеться разъяснять всем и каждому о трансформации времён.

— Не хочешь признаваться, — правильно истолковал его упрямство Павел Вениаминович, — что ж, я вынужден забрать у тебя эту вещицу.

— На каком основании?

— На том основании, что это улика, а может даже и вещественное доказательство.

— Доказательство чего, — устало усмехаясь, спросил Денис.

— Пока не знаю.

— Вот-вот, вы даже не знаете, что доказывают эти её записи.

— Как и ты, если я правильно тебя понял, — съехидничал Родион, зная, что это не так.

В эту минуту Денис понял, что потерял-таки друга, причём не просто потерял, а обратил против себя и Ольги в придачу. И хотя Родион и не упомянул о ней в разговоре, Денис знал, что скрытность его не сулит ничего хорошего.

Катин дневник у Дениса забрали. А потом ещё долго таскали его по допросам, выясняя, что именно за история приключилась с этой маленькой непонятной книжонкой; кто владел ею до Дениса и почему не пожелал быть замешенным в расследовании.

Родион злорадствовал, Света страдала на очных ставках, а Павел Вениаминович бесился от того, что не мог прищучить Дениса. Он был убежден, что никто ему дневник не подсовывал, а раздобыл он его сам, взломав Катину квартиру и проникнув туда с подельником. В связи с этим колоритная личность Гоши тоже привлекла внимание следствия (конечно, не без наводки Родиона, в этом Денис был абсолютно уверен). А вот история с Ольгой так и не всплыла. Тайна, в которую Денис посвятил своих бывших друзей, по-прежнему оставалась не раскрытой — Павел Вениаминович ничего не знал о бывшей сожительнице Дениса, и парня это настораживало. Такая скрытность сплотившейся за время следствия парочки могла означать лишь одно — Родион и Света готовятся нанести удар сами, а медлят, потому что ждут подходящего момента.

Целый месяц Денис убил на все эти мытарства. Частенько был лишен сна, несколько дней провел в следственном изоляторе, исхудал, ослабел, а самое главное, был практически сломлен утратой всех, кто ему когда-то был дорог. Даже Гоша уходя с последней очной ставки, не удостоил подельника и взглядом, хотя, скорее всего, он это сделал в целях конспирации. Но наверняка Денис не знал уже ничего, а расспрашивать пострадавшего от его авантюрных затей Гошу, было совестно.

Сидя в камере, он вспоминал пророчество Аграфены Стефановны, показавшееся ему слишком расплывчатым. А ведь она предсказала, что для него настанет время, ознаменованное тотальным одиночеством, что он потеряет всё самое дорогое и лишится возможности связаться с последними якорями этого мира.

Лишь воспоминания о сердобольной Валентине спасали Дениса от всепоглощающего ощущения отверженности. Пришла минута, когда он уяснил, насколько важно знать, что есть в мире хотя бы один человек неравнодушный к твоей судьбе. Прежде его не заботило, думает ли о нём кто-то, мечтает ли, тоскует? А теперь он понимал, как, в сущности, богат, ведь даже оказавшись в столь жалком положении, он мог хотя бы мысленно опереться на ту, кто помнила о нём. Валентина стала его спасительной гаванью, о которой он мечтал, сидя в холодной, сырой камере.

— Ничто не длиться вечно, — твердил он себе, представляя ее улыбчивое, румяное лицо. — Все заканчивается и это тоже пройдёт.

И оказался прав — муки в камере закончились. Как ни старался Вениаминыч столкнуть лбами Гошу с Денисом, ничего путного у него не выходило — оба упорно отпирались, словно сговорившись. В конце концов, опытный и ушлый домушник, как всегда, выкрутился, и от Дениса тоже отстали, поняв, что взять его не на чем.

Двери тюрьмы были вынуждены открыться. Денис вышел на свободу. Его никто не встречал.

Он брел по заснеженным улицам города, который вдруг стал казаться чужим и враждебным и думал только об одном — о звонке Валентине. Сжимая в руке разряженную трубку, Денис представлял, как вернувшись домой и приведя себя в порядок, наберет её номер, а потом…

Дома его ждала пустота, единственный фикус зачах, еда в холодильнике испортилась, в заварном чайнике оставленном на столе завелась плесень. Меланхолично оглядев свое холостяцкое убежище, он воткнул в розетку штекер и, оставив телефон заряжаться, побрел в душ.

Полоскался добрых полчаса, яростно натирая себя мочалкой, но тошнотворный запах зассанной кутузки никак не желал улетучиваться. Денис изнывал от этого смрада, пропитавшего не столько тело его, сколько мозг. Он тёр свою грудь до тех пор, пока по его ногам не заструился алый ручеёк.