Безумный гений, пока! Привет, ужасающая икона.

Немногие из «ванилек», как он называл нормальных людей, видели Дрездена в его стихии, во всей полноте его могущества. Будь иначе, большинство из нас воспринимали бы его всерьез — но я решила, что для него в любом случае было хорошо, что все его способности остались непризнанными. Сила Дрездена перепугала бы большинство народа до чертиков — почти так же, как она пугала меня.

Но это был не тот ужас, от которого хочется, вопя, убежать прочь. Этот страх подступает незаметно. Страх Скуби-Ду. Нет. Когда вы видели Дрездена в действии, вас охватывал страх, что вы только что скатились по эволюционной лестнице вниз, что вы наблюдаете нечто гораздо более могущественное и бесконечно более опасное, чем вы сами, и что ваш единственный шанс выжить — убить это нечто, убить немедленно, пока оно не сокрушило вас той громадной силой, которую вам никогда не постичь.

Я достигла с ним соглашения. Но не всякому бы это удалось.

По сути… это и могло стать той причиной, по которой кто-то в него выстрелил. Пуля, которая бьет издалека и пробивает насквозь человеческое тело, а потом корпус катера, дважды, оставляя за собой серию аккуратных отверстий, почти наверняка выпущена из очень мощной винтовки. Профессиональный снайпер, стреляющий с большого расстояния, был одним из тех вариантов, которые Дрезден рассматривал как реальный шанс убрать его чисто. Он мог быть чародеем, наделенным великой силой и знаниями (что в данном случае синонимы), но бессмертным он не был.

Быстрый, жесткий, дьявольски изворотливый — да. Неприкосновенный — нет.

Не во всех смыслах. Мне ли не знать, ведь я к нему прикасалась — даже если мне не довелось прикасаться к нему везде или слишком часто…

И не доведется уже.

Проклятие.

Я усилием воли прогнала все мысли о Гарри, пока снова не разревелась. Если ты пяти футов ростом, производить впечатление сильной и без того нелегко, а уж тем более — с заплаканными красными глазами и хлюпающим носом.

Нет больше Дрездена. Нет больше его дурацких шуточек и старомодного чувства юмора. И его способностей узнавать неведомое, бороться с непобедимым и находить то, что найти нельзя, — тоже больше нет.

А мы, те, что остались, просто должны продолжать делать все, на что мы способны, без него.

Я стучалась в двери и говорила со множеством людей, большинство из них были дети школьного возраста, учившиеся в местном колледже. О Джорджии я не раздобыла вообще никаких сведений, зато получила информацию о неких наркоторговцах, тусовавшихся на парковке. Я передала ее соответствующим людям из полиции, где она станет очередной декорацией в бесконечной войне с наркотиками и вряд ли будет иметь какое-то значение. Зато эта информация действительно подтверждала то, что я пыталась донести до Уилла: соседи видят все. Возможно, я просто еще не поговорила с нужным соседом.

Оказавшись в доме номер три, я почувствовала странную атмосферу сразу, как только зашла в подъезд. По сравнению с остальными домами здесь все было каким-то запущенным. На стенах свежие граффити. На многих дверях — двойные замки. Ковер — старый и весь в пятнах. В окне вместо выбитого стекла — лист фанеры. Все это место прямо-таки вопило о том, что здесь таятся всякие неприятности, упорно противодействующие тому, чтобы вестибюль и коридоры содержались в порядке, а может, и вынуждающие жильцов вновь и вновь сталкиваться с проблемами и разрушениями.

Никакой музыки я не слышала.

Довольно необычно для таких домов, как этот, населенный по большей части студентами. Детишки любят свою музыку, не важно, какая она — отупляющая или разрывающая барабанные перепонки, и вы почти всегда можете услышать где-то поблизости хотя бы ритмичные басы ударных.

И все-таки — здесь ее не было.

Я насторожилась, попытавшись вырастить дополнительную пару глаз на затылке, и начала стучаться в двери.

— Нет, — солгала маленькая, хрупкая на вид женщина с третьего этажа, которая сказала, что ее зовут Мария. Она открыла дверь ровно на длину цепочки. — Я ничего не слышала и не видела.

Я попыталась сделать свою улыбку еще более ободряющей.

— Мэм, обычно это работает так: сначала я задаю вам вопрос, и только потом вы мне говорите неправду. Когда мне дают лживый ответ еще до того, как у меня возник шанс задать вопрос, это оскорбляет мое чувство справедливости.

Она широко раскрыла глаза и мелко затрясла головой — нервно и судорожно.

— Н-нет. Я не лгу. Я ничего не знаю.

Мария попыталась закрыть дверь, но я еще раньше вставила в щель ботинок.

— Вы лжете, — тихонько сказала я. — Вы боитесь. Я вас понимаю. Я слышала такие же заявления почти от всех в этом доме.

Она отвела от меня взгляд, словно пытаясь отыскать пути к бегству.

— Я в-вызову полицию.

— А я и есть полиция, — сообщила я. Формально это была правда. Меня еще не уволили.

— О Боже. — Она все сильнее трясла головой, с каким-то отчаянием. — Я не хочу, чтобы… Нельзя, чтобы видели, как я с вами говорю. Уходите.

Я подняла брови:

— Мэм, пожалуйста. Если вы в беде…

Я даже не была уверена, что она меня слышит. Таких женщин, как она, я навидалась достаточно и хорошо знала этот взгляд. Кто-то ее запугал — муж, вероятно, или любовник, или целая череда мужей и любовников, а до того, может, еще и отец. Она жила в страхе, причем уже долгое время. Страх поселился в ней основательно, и единственным способом выживания для нее стала капитуляция.

Мария была паршивой овцой. Она с рыданиями покачала головой и рванулась захлопнуть дверь. Я уже собиралась вытащить ногу и уйти. Невозможно силой вынудить человека принять помощь.

— Какие-то проблемы? — раздался осипший от пьянства голос.

Я обернулась к покрытому шерстью мамонту с лицом мужчины. Он был гораздо выше шести футов и весил, вероятно, раза в три больше меня, хотя мускулов в этой массе было не так много. Поверх белой майки, из которой выпирало брюхо, на нем была рубашка на пуговицах с вышитым на груди именем «РЭЙ».

Мамонт смотрел то на меня, то на дверь квартиры и хмурился.

— Мэри, у тебя возникли какие-то проблемы?

Мария замерла неподвижно, словно кролик, почуявший близость хищника.

— Нет, Рэй, — прошептала она. — Ничего такого.

— А я чертовски уверен, что на «ничего» это не похоже. — Рэй скрестил руки на груди. — Я пытаюсь заставить город решить проблемы с уличными фонарями и с блоком предохранителей, а ты такой шум устроила, что весь мой разговор в нижнем вестибюле пошел на хрен.

— Прости меня, Рэй, — прошептала Мария.

В глазах Рэя замерцали опасные огоньки.

— Черт подери, я всем вам даю отсрочку арендной платы, и что я за это имею?