Биндер тоже попытался заснуть, но тревога не позволяла спокойно лежать. Повернувшись раз двадцать с боку на бок, он встал и, не одеваясь, вышел в коридор. Там он открыл форточку и принялся смотреть во двор.

Дул холодный ветер, обдавая Биндера ледяными брызгами. Однако гренадер не замечал холода и с пугливой надеждой всматривался во двор, освещенный парой тусклых фонарей.

Несколько раз слышалось звяканье цепей и запоров, калитка отворялась, и во двор входили люди. Но это был не желанный ординарец, а в большинстве случаев запоздавшие офицеры, торопившиеся перед отправлением в поход закончить свои личные дела.

Биндер начинал приходить в полное отчаяние, как вдруг в морозной тишине до его обостренного слуха донесся резкий топот быстро скачущей лошади. Этот топот сразу прекратился, видно было, что всадник осадил лошадь перед воротами казарм.

Действительно, вскоре послышалось скрипение отворяемых ворот, и во двор въехал всадник.

У Биндера душа замерла.

«Неужели это – спасение Лахнера!» – радостно думал он, боясь положиться на эту надежду.

А всадник громким, повелительным голосом крикнул:

– Эй, стража! Вызвать сюда дежурного офицера! Пакет от его величества!

Побежали в сторожку, доложили дежурному офицеру. Тот вышел во двор и принял из рук вестового офицера пакет.

– Наверное, тут распоряжения касательно завтрашнего выступления? – спросил он.

– Не знаю, право, – ответил вестовой. – Я получил этот пакет из рук секретаря его величества с приказанием скакать во весь дух, так как он содержит весьма важные распоряжения, но какие именно, понятия не имею. Во всяком случае, мне приказано передать, чтобы пакет немедленно был вручен господину полковнику графу Левенвальду.

Не помня себя от радости, Биндер бросился обратно в спальню.

– Прибыл курьер от императора! – сказал он на ухо Вестмайеру.

Тот сделал вид, будто крепко спал и только сейчас проснулся.

– Ну и что же? – ворчливо сказал он. – Это еще не дает тебе права будить меня! Я понимаю, ты мог бы разбудить, если бы курьер не прибыл…

– Но, Вестмайер…

– Покойной ночи, господин Биндер! Я хочу спать и прошу не мешать мне!

Биндер улегся и хотел последовать примеру Тибурция. Но радость так волновала его, что он почти до самого утра беспокойно проворочался на своей койке.

Было еще очень рано, когда в спальню вошел капрал и весело крикнул:

– Ребята, пять часов! Через два часа мы уже выступим в поход на пруссаков!

Пробили зорю, и солдаты принялись поспешно одеваться. В половине седьмого все гренадеры были уже выстроены на дворе, куда прибыло высшее военное начальство – маршалы Ласси и Лоудон.

Маршалы пропустили мимо себя солдат церемониальным шагом под бравурные раскаты военного марша. Затем появилась стража, которая вела закованного Лахнера.

Осужденного подвели к тому мету, где стоял Левенвальд с адъютантом, в руках последнего была какая-то бумага.

Когда Лахнера подвели, страже было приказано отойти, и адъютант громко прочел:

«Мы, Божьей милостью, Иосиф Второй, император римский, король германский и иерусалимский и прочая, и прочая, объявляем нижеследующее. Одиннадцатого числа сего месяца временным военным судом, собравшимся для суждения на основании статьи 30 устава военно-судебного о виновности рядового Фомы Лахнера был вынесен оному Лахнеру обвинительный приговор, коим рядовой Лахнер был признан виновным в дезертирстве, нарушении дисциплины, измене присяге, заговоре на ниспровержение существующего строя и осужден к смертной казни через повешение. Между тем при личном рассмотрении обстоятельств дела мы не только не нашли достаточных оснований к постановлению такого приговора, но и убедились в полной невиновности рядового Лахнера в предъявленном нему обвинении. Поэтому сочли мы за благо: 1) объявить временному военному суду, в составе его одиннадцатого числа сего месяца, строгий выговор за легкомысленное и поверхностное отношение к своим обязанностям; 2) кассировать приговор о смертной казни через повешение рядового Лахнера, прекратить всякое дальнейшее следствие по этому делу и немедленно выпустить на свободу невинно осужденного, коего предписывается считать по суду оправданным. Кроме того, во исполнение высочайшей воли ее величества императрицы Марии-Терезии рядовому Фоме Лахнеру предоставляется право немедленно выйти в чистую отставку или же вновь вступить в любой из пеших полков. Дано…» и т. д.

В тот же момент с Лахнера упали оковы – он был свободен, знак его осуждения и позора лежал на земле.

Насколько Лахнер был тверд и невозмутим при выслушивании обвинительного приговора, настолько же твердо встретил он и этот милостивый указ, спасавший его в тот самый момент, когда гренадер уже видел себя одной ногой в позорной могиле. Он преклонил колени, громко возблагодарил Бога и их величеств за дарованную ему милость и спокойно встал снова.

– Ну-с, можешь идти куда глаза глядят! – нетерпеливо сказал ему Левенвальд.

– Нет, господин полковник, – сказал Лахнер. – Я слышал, что войска двигаются в поход. Раз я служил в мирное время, то не уйду в тот момент, когда отечеству особенно дорог каждый солдат!

– В каком же полку хочешь ты служить?

– Я хочу остаться гренадером в полку императрицы Марии-Терезии!

Левенвальд недовольно сдвинул брови.

– Советую тебе, Лахнер, перейти в другой полк! У меня слишком много оснований быть недовольным тобой, чтобы ты мог здесь выслужиться!

– Господин полковник, – твердо ответил Лахнер, – я ставлю своей задачей постараться исправить всякое недовольство, когда-либо причиненное мною вам. Поэтому я пользуюсь предоставленным мне высочайшей милостью правом и остаюсь в полку, вверенном вам, господин полковник!

По приказанию полковника из рядов вышел поручик с развернутым знаменем.

Барабан забил «к молитве».

Лахнер встал на колени, поручик громко сказал:

– От имени их величеств, императрицы Марии-Терезии Первой и римского императора Иосифа Второго, объявляю рядового гренадера Фому Лахнера, осужденного временным военным судом от одиннадцатого числа сего месяца к смертной казни через повешение, восстановленным в чести! – Поручик три раза взмахнул знаменем над склоненной головой Лахнера, говоря: – В первый раз, во второй раз, в третий раз. Этим с рядового Лахнера снимаются всякий стыд и позор, и каждый, кто осмелится укорить его, Лахнера, произведенным над ним следствием и судом, подлежит строжайшему наказанию в дисциплинарном порядке.

Барабан залился торжественной дробью, Левенвальд приказал Лахнеру встать и сказал:

– Можешь вступить в прежнюю роту и взвод на прежнее место и постарайся оправдать высочайшую милость, запрещающую производить дальнейшее дознание о твоем проступке. Полоборота направо! Шагом марш!