Покинув Яффу, крестоносцы не искали новых битв и, проходя по стране, разоренной войной, старались восстановить и укрепить брошенные Саладином форты и цитадели. Тем не менее отдельные стычки все время имели место, и Ричард неизменно выходил из них победителем. Но внутреннее состояние крестоносцев оставалось непростым. Французы во главе с герцогом Бургундским крайне неохотно подчинялись англичанам, а Конрад Тирский даже заключил с Саладином тайное соглашение против Ричарда. Английский монарх, впрочем, знал об этом и, в свою очередь, вел переговоры с Малек-Аделем, повторяя обещание вернуться в Европу, если мусульмане возвратят Иерусалим и древо Животворящего Креста. Поскольку это предложение по-прежнему не проходило, он выдвинул и другое, удивившее весьма многих.

Сватая Малек-Аделю свою сестру, вдову сицилийского короля Иоанну, Ричард предлагал вручить этой паре под покровительством Саладина и своим управление Иерусалимским королевством. Идея эта показалась дикой как христианскому, так и мусульманскому духовенству, и думать серьезно о ее реализации не приходилось, хотя сам Саладин отнесся к ней с интересом. Все эти переговоры имели своим единственным результатом обвинения в отступничестве от Креста, которые посыпались на короля со всех сторон. Стремясь оправдаться, Ричард приказал обезглавить всех мусульман, находившихся у него в плену, и громогласно заявил о своем желании незамедлительно идти на Иерусалим. Но желание это так и осталось неосуществленным. Саладин, узнав о намерениях крестоносцев, бросил большие силы на укрепление Святого города. Стены, башни, рвы тщательно ремонтировались и обновлялись. Все дороги, ведущие к Иерусалиму, были взяты под контроль мусульманской конницей. Между тем начиналась зима с ее ливнями и холодами. С продовольствием дело обстояло не блестяще. Сухопутную армию продолжал кормить флот, постоянно подвозивший припасы с Запада. Но удаление от побережья грозило отрывом от кораблей, а следовательно — неизбежным голодом. Все это заставило совет вождей, вопреки пылкому нетерпению рядовых воинов, снова отказаться от немедленного похода на Иерусалим и сосредоточить внимание на Аскалоне, остающемся ключом и к Палестине, и к Египту».

По этому поводу Баха ад-Дин писал: «Франкские завоеватели — да ослабит их Аллах и да приведет к поражению — разбили лагерь в Бейт Нубе (Бетноблем), населенном пункте, расположенном примерно в дне пути от Иерусалима. Султан находился тогда в Иерусалиме, он выставил аванпосты и послал людей следить за всеми вражескими перемещениями. Он постоянно получал известия о франках, об их упрямом намерении подойти к Святому городу, взять его в осаду и начать обстреливать снарядами (канабил) [из баллист]. Поскольку это вызвало великий испуг среди мусульман, он созвал своих эмиров, сообщил им о беде, грозящей правоверным, и спросил их, правильно ли оставаться в городе. Все они выказали учтивость [и смелость], но внутри у них было иное, чем внешне. Они единодушно заявили, что нет пользы от присутствия султана в Иерусалиме и это даже может обернуться опасностью для Ислама; они сами останутся в городе, а он пойдет с отрядом воинов и окружит франков, как это было сделано при Акре. Возглавив эту армию, он должен был ошеломить врага и отрезать его от запасов продовольствия; а они тем временем должны были удержать город и отражать атаки. На этом совет закончился и все разошлись. По окончании совета султан непременно решил остаться в городе, так как прекрасно знал, что, если он покинет Иерусалим, там никто не останется. После того как эмиры разъехались по домам, от них прибыл гонец, который сообщил ему, что они останутся в Иерусалиме, если только он оставит во главе их своего брата ал-Малика ал-Адиля или одного из своих сыновей. Он понял, что это сообщение означает, что они не желают оставаться в городе, его сердце захлестнула горечь, и он не знал, что ему предпринять. В ту же ночь, а это была ночь на пятницу, я находился по долгу службы в его покоях и должен был пребывать на своем посту с вечера до рассвета. Стоял сезон дождей, и с нами не было никого третьего, кроме Бога. Мы строили планы, обсуждали последствия каждого плана; однако в конце концов, видя, до какой степени он охвачен беспокойством, я встревожился за его здоровье. Поэтому я умолил его прилечь и, если удастся, немного поспать. Он ответил: «Тебе, наверное, тоже хочется спать», — и поднялся (чтобы удалиться). Вернувшись к себе, я посвятил время до зари, когда прозвучал призыв к молитве, кое-каким делам личного характера. Поскольку обычно я совершал утреннюю молитву вместе с ним, я прошел в покои и застал его совершающим омовение. «Я глаз не сомкнул», — сказал он. Я ответил, что знаю об этом. «Каким образом?» — спросил он. Я ответил: «Потому что я сам не спал из-за того, что у меня не было времени». Затем мы совершили молитву и занялись тем, что нам предстояло сделать. Наконец я сказал: «У меня есть идея, и неплохая, если такова воля Аллаха!» Он спросил: «Что же это за идея?» Я отвечал: «Поддержка — от Аллаха, обратись к Нему и доверься Его милости, и ты будешь избавлен от этого несчастья». — «Так как же мы должны поступить?» — осведомился он. Я ответил: «Сегодня — пятница; мой покровитель совершит ритуальное омовение, прежде чем направится днем в мечеть ал-Акса, и, по обычаю, помолится в этом святом месте, месте ночного путешествия Пророка. Ты поручишь доверенному слуге тайно раздать милостыню; затем ты сотворишь молитву из двух ракатов между азаном и икамой и в земном поклоне обратишься к Аллаху с просьбой о помощи. Есть достоверный хадис по этому поводу. Мой покровитель скажет про себя: “О Аллах! Я исчерпал все земные способы защитить религию, какие только были в моем распоряжении. Мне ничего не осталось, кроме как искать опору в Тебе, вверить себя в Твою власть и положиться на Твою милость. На Тебя одного я уповаю, Ты — лучший из хранителей. Будь уверен, что Господь слишком великодушен, чтобы отвергнуть твой призыв». Он поступил в точности, как я посоветовал, и я, как обычно, молился рядом с ним. Когда он совершал два раката между азаном и икамой, совершая земные поклоны, я заметил, как слезы капают на его седеющую бороду, а с нее — на молитвенный коврик; однако я не слышал, что он сказал. День подходил к концу, когда прибыл гонец с донесением от Изз ад-Дина Журдика, командовавшего в то время авангардом; в донесении говорилось, что франки охвачены великой тревогой; что сегодня их воины сели на коней и выехали на равнину; что они стояли там до полудня, а затем все вдруг вернулись в лагерь. Утром в субботу прибыло другое донесение того же содержания. Днем прибыл шпион, сообщивший, что меж франков возникли разногласия, что [король] французов заявил о совершенной необходимости осадить Иерусалим, тогда как английский [король] и их сторонники не хотели рисковать делом крестоносцев, отправляя войска в гористую местность, где они будут практически лишены воды, ибо султан велел уничтожить все колодцы в окрестностях города. А также что их вожди покинули лагерь, чтобы, по своему обыкновению, провести совет, ибо у них был обычай, согласно которому вопросы войны обсуждались на совете, во время которого они сидели верхом. А еще он сообщил, что они решили передать вопрос на рассмотрение десяти человек, которых они выбрали из своего числа, и поступить так, как те решат. Утром в понедельник гонец привез благую весть о том, что враг свернул лагерь и направляется к Рамле. Таков пример великой веры султана в Бога. Я сам был тому свидетелем».