Военно-промышленный комплекс есть самое большое наследие именно средневекового традиционного мира. И то, что большое количество хай-тек новинок производится в сфере ВПК, не оправдание, ведь на самом деле куда большая часть теорий, достижений и проч. остаются секретными и просто НЕ служат людям, создавая склады ненужного, неприменяемого и морально устаревающего оружия.

Огромный научный потенциал как раз наоборот канализируется в непроизводительном направлении, оставаясь потенциалом, и не актуализируясь, не вбрасываясь в научную коммуникацию и в практику. Нет ничего такого, что может делать оружие и чего нельзя было бы сделать с помощью пропаганды. Даже человека или государство можно уничтожить с помощью пропаганды, довести до самоубийства. Но пропаганда действует за счет открытости коммуникаций, а оружие — за счет секретности и обрыва коммуникаций, выступая как антимодернизационный фактор. Пропаганда и «холодная война» дают конкуренцию идей, а оружие давит за счет мертвого груза накопленной силы.

Вот только дюжина мер, которые ведут к модернизации и активизируют модернизационный потенциал. Естественно, их можно придумать гораздо больше. Многое выглядит фантастически, и это правильно. По крайней мере, без одновременного осуществления программы сразу во всемирном масштабе и без соответствующей всемирной пропаганды.

Еще один важный момент: можно заметить, что большинство из предлагаемых мер активно эксплуатируют человеческую возможность дарения и отказа от собственности (отказ от собственности при занятии властной должности, отказ от передачи по наследству, отказ от интеллектуального плана, отказ от накопления в любом виде, отказ от крупного капитала, отказ от оружия и монополизма и проч). На самом деле собственность как отношение включает в себя три момента.

1. Потребление (я не могу потреблять несобственное, когда я что-то потребляю, то становлюсь собственником этой вещи).

2. Производство или обозначение (когда я в любом виде оставляю на материи след своего духа, я — собственник этой вещи).

3. Отчуждение, дарение (когда я расстаюсь с вещью, дарю ее, я тем самым проявляю над ней высшую власть, показываю, что я не раб этой вещи, могу от нее не зависеть).

Так вот: то, что необходимо нашему миру, — это переход из мира потребления и мира производства в мир дарения. Это мир, где не престижно потреблять, зато морально и модно дарить и благотворительствовать, постоянно, говоря христианским языком, «носить вериги друг друга», не упускать случая помочь и совершить добрый поступок.

Как это может выглядеть? Во-первых, всестороннее развитие ресурсов, прообразами которых уже выступают торренс-сервисы, ресурсов с условным названием, например, «Подарю, ру», где люди бы давали объявление о том, что готовы отдать не нужные лично им вещи. Там же могут быть и кооперационные объявления, например: «Я еду из одного города в другой, возьму попутчика или захвачу почту, груз».

Пора отдать должное фихтевской концепции собственности, которую в свое время восприняли как странную (ее суть: собственность бывает не собственностью на вещь, а собственностью на определенное отношение. И если одно использование не мешает другому, то у вещи может быть много собственников). В принципе на этом понимании держится большая часть бизнесменов, которые являются собственниками не вещей, а схем.

Творческое создание схем, при которых ресурсы и вещи будут использоваться с максимальной отдачей, а не простаивать, — дело будущего. Мир, в котором дарение будет одной из главных добродетелей (что соответствует «закону Феникса»), не отменяет производство: это так же невозможно как отменить потребление. Утопии типа книги А. Секацкого «Беглецы с острова сокровищ», где страта людей пользуется вещами только когда они им нужны, а потом оставляет их для пользования другим, молчаливо предполагают производственную сферу, либо эти люди вынуждены быть маргинальной диссидент-ствующией и паразитической группой. Тем не менее, книга способствует пропаганде будущей этики дарения.

Перечисление всех вышеназванных реформ как минимум стимулирует мышление и социально-гуманитарное творчество. К сожалению, креативность наших «либералов» и их предложения по модернизации заканчиваются на требовании «выпустить Ходорковского» и вновь ввести губернаторские выборы, а модернизационной фантазии наших «левых» хватает только на такие меры как «отдать под суд Чубайса» и национализировать имущество олигархов…

Убогость и примитивность политиков — свидетельство их нынешней кастовости и замкнутости, отсутствия коммуникации с социальной наукой, которая может предлагать что угодно, но это никогда не будет прочитано, осмыслено и запущено в практику для того, чтобы практика поправила все те вещи, которые действительно непрактичны.

По большому счету социальному философу все равно как устроен мир, поэтому автор не является яростным поклонником высказанных идей. Другое дело, что без свежих идей в мире модерна не могут обойтись сами политики. Пусть все сказанное будет воспринято хотя бы как средство для «расширения сознания», некая умственная гимнастика, массаж мозга, позволяющие взглянуть на мир хоть чуть-чуть незамыленным, незашоренным взглядом.

И еще. Всякая модернизация основана на идеологии субъекта и картезианской революции. Но, естественно, это не догма. Кто сказал, что мы не можем вообще переосмыслить все так, что обойдемся без субъекта, без понимания человека как субъекта. Тогда и апории «закона Феникса», модерна и постмодерна станут нам по зубам.

Я устал от вопроса: «Да чем тебя привлекает этот Хайдеггер? Что у него есть такого, чего у других нет? Все то же самое, только страшная, непонятная терминология! Читают его только те, кто думает: «Раз непонятно — значит круто».

Между тем, это мнение неверное настолько, насколько возможно. Коротко говоря, у Хайдеггера не только не «то же самое», что у других философов, даже его современников, но и вообще нет с ними ничего общего. Это абсолютно новая эпоха в мышлении, эпоха, которая только начинается и в которой человечеству еще предстоит жить не одно столетие. Естественно, что это мышление потребовало и другого языка, живого языка. От этого языка у современного сознания действительно «болит голова» или «тянет в сон», как «тянет в сон» и «болит голова» у горожанина, привыкшего дышать газами и сидеть в прокуренных комнатах, когда он попадает в горы. Слово «введение» взято в заголовке в кавычки, поскольку это не академическое введение, и тем более не пересказ «взглядов Хайдеггера». Это опыт вхождения, перехода в мышление Хайдеггера из проблематики традиционной метафизики.

Общепризнано, что влияние Мартина Хайдеггера (1889–1976) на философию XX века было самым существенным. Однако в высшей степени удивительно: как получилось, что родившийся в провинциальном Мескирхе сын бочара, отшельник, давший в жизни всего два интервью (одно из них напечатано после смерти), отказавшийся от самой престижной в мире философской берлинской кафедры, все свободное время проведший за изучением древних греков, поэзии Гельдерлина и истории философии, был вообще замечен в бурном потоке двух мировых войн, нескольких десятков революций, переворотов в науке и технике, которыми был наполнен XX век?