Да и милиция мало чем отличалась от бандитов. Одной моей знакомой пришло письмо из дома. Писала старшая сестра из сибирского Ленинска-Кузнецкого. Она ухаживала несколько лет за одинокой бабушкой, чтобы та завещала ей квартиру. Когда бабушка померла, оказалось, что ее давно уже пас участковый. Потому наследницу быстро на милицейской машине увезли в лес, изнасиловали и заставили подписать отказ от наследства. Муж узнал об этом, взял ружье и пошел в милицию разбираться. Его скрутили и отправили в СИЗО, пообещав, что он оттуда не выйдет… Вот и спрашивала старшая сестра, оставшаяся без мужа и квартиры, что ей делать. Только что была счастливая семья, честь, муж, квартира, и вмиг — ничего. Ведь жаловаться некому, мэр в этом городке известный криминальный авторитет с несколькими судимостями. Не знаю, чем там все кончилось… Но это ощущение бессилия, эту невозможность схватиться даже за соломинку, ситуацию абсолютного Ничто вокруг я запомнил на всю жизнь.

А вот история, прогремевшая на всю страну: массовое отравление студентов. Это как раз на моем втором курсе. Ребята поехали в колхоз убирать лук и вернулись на носилках: отнимались ноги, руки, были обмороки и проч. И вот собирается ехать вторая смена, родители в истерике допрашивают председателя профкома Жору, дает ли он гарантии, что больше отправлений не повторится? «Даю, — кричит тот, — клянусь, первая смена отравилась случайно, что-то съели, не на то поле забрели, теперь все под контролем». А через месяц — десятки отравленных, многие остались инвалидами на всю жизнь! Об этом писала вся союзная пресса.

При Сталине Жору бы расстреляли, при Брежневе посадили бы. Как минимум исключили бы из партии, сняли с работы, объявили выговор… А тут хоть бы хны: «страшные сталинские времена» теперь не повторятся, у нас теперь демократия.

Помню свое глубочайшее удивление: не сплю ли я, неужели это все на самом деле, неужели такое может быть? А если может быть такое, то где граница вседозволенности? А если нет границы, а есть «беспредел», как тогда говорили, то почему есть идиоты, в том числе я, кто держит себя в каких-то рамках, ведь легче и проще не держать…

Уже на первом курсе избранный нами секретарь нашей комсомольской организации так прямо на собрании и заявил, что его задача «развалить комсомол». Его не исключили и даже не поругали, кураторы из райкома вместе со всеми смеялись. И комсомол он развалил.

А еще я увидел выборную кампанию в Верховный Совет… Власть тогда уже боялась, что за типичного коммуниста не проголосуют, и выставила на выборы того, кто уж точно победит в студенческой среде — известного академика, мировое светило. Но один мелкий судья, который шел против, просто нанял за смешные деньги молодчиков, и те исписали весь район лозунгами «Академик — ставленник номенклатуры». Про судью же распустили слух, что он пострадал от власти «за правду». И его избрали депутатом Верховного Совета СССР (это круче, чем сегодня быть депутатом Государственной Думы РФ). В пересчете на нынешние деньги вся кампания обошлась ему, наверное, в 2000 долларов. И больше об этом депутате никто ничего не слышал… Он благополучно осел в Москве, тогда депутаты получали квартиры.

В 1988–1989 годах свирепствовал табачный кризис. Помню, как студенты-курильщики собирали бычки на улице и делали самокрутки. Водочный кризис тоже был, но для нас, нищих, он был благом. Мы отстаивали гигантские многочасовые очереди с мордобоем, и, отоварив талоны, перепродавали водку монголам, которые у нас тоже учились «по обмену». А монголы били себя в грудь со словами «Крофъ Чингисхан!», пили до беспамятства и заблевывали все этажи и лестницы… А меня удивляло, что есть какие-то бабушки, какие-то уборщицы, которые когда-то утром приходят и все это убирают. Можно же просто попрошайничать, воровать, перепродавать, делать что угодно — все это будет более приятно, чем убирать блевотину за монголами… Бесконечно удивительно, что были те, кто «выполнял свой долг». А ведь есть и молодые уборщицы, им-то уж точно легче и выгоднее пойти в проститутки…

Потом у населения «сгорели» все вклады на сберкнижках. Мой дядька проработал на БАМе и на Севере полжизни, получал в месяц больше, чем обычный человек в год. Мог купить себе и «Волгу», и квартиру, и дачу, но все откладывал на сберкнижку. Потом на эти сбережения можно было купить разве что велосипед. Полжизни и угробленное на северах здоровье…

Я задавал себе вопрос: почему страна не взорвалась? Почему люди ходят на работу, ведь легче и проще не ходить? Деньги стремительно обесценивались из-за гиперинфляции. Еще вчера ты мог купить на стипендию джинсы, уже сегодня — только кепку. Мы ходили по «комкам» (коммерческим магазинам) и покупали вещи — «вкладывали деньги», спасали от инфляции, чтобы потом, через несколько недель, перепродать покупку. Вся страна стояла на улицах и что-то перепродавала, все переходы и тротуары превратились в гигантские блошиные рынки… А я спрашивал себя: все эти люди, бывшие инженеры, врачи, рабочие, они уже никогда не станут тем, кем мечтали быть, они бросили свою работу и карьеру, они могут только выживать… но зачем им выживать? Ну ладно, кто-то еще думает, что «впишется в рынок», а старики, зачем они постоянно ходят на толкучки? Не легче ли просто взять и умереть, ведь ничего не светит…

Выживать для чего-то неведомого имело смысл только нам, молодым. Вот мы и выживали. Как мы питались? Основная еда — чай. Бесконечный чай без сахара, чайник за чайником. Еще хлеб с майонезом и макароны с майонезом же (тушенка — раз в неделю). А пачку макарон стремились разделить на три дня, и поэтому отсчитывали макаронины по 20 штук каждому — чтобы было поровну. И еще была студенческая столовая, прозванная «тошниловкой» за соответствующие ассортимент и качество. За качеством продуктов уже никто не следил. У меня стали выпадать волосы, портиться зубы, я весил 65 килограмм при росте 180 сантиметров. Раньше я болел раз в пять лет, а стал болеть каждый месяц. Что нам скармливали? Почему, спрашивал я, коммерсанты вообще затрудняют себя производством какого-то лимонада, ведь легче и проще гнать воду из под крана и подслащивать? Кто-то, кстати, так и делал…

В 1992 году умер мой отец, отравившись суррогатным спиртом «Ройяль». Он 25 лет отслужил в милиции, в опергруппе, на передовой. Сам выходил на задержания преступников, имел ранения, медали… И вот только вышел на пенсию, и был вынужден подряжаться строить дома «новым русским», которые расплачивались паленым спиртом… Спустя месяц вскрыл вены мой друг-одноклассник, который приехал со мной в Екатеринбург из Новокузнецка… Вообще у нас в студгородке каждый месяц кто-то либо вскрывал вены, либо травился, либо вешался, либо прыгал с балкона.

Помню, я год читал книги по разным проблемам, а в голове все равно крутился только один вопрос: почему они это сделали? И почему другие не делают? Стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить? В чем смысл жизни? Почему, действительно, взять да и умереть, ведь это легче и проще? Никто ведь знает ответ на вопрос о смысле жизни, так почему все живут?

Помню, один раз мой сокурсник, насмотревшись репортажей о забастовках, ОМОНе и очередях, в глубочайшем удивлении возопил: «Почему еще трамваи по улицам ходят???». Именно этот вопрос и меня, и всех не отпускал на протяжении всего того времени. Мы даже все вскочили как ошпаренные, как будто он прочитал наши мысли. «Вот-вот!!!» — поддакнули мы.