Имело ли это значение сейчас?

Одна вещь сейчас действительно имела огромное, жизненно важное значение. Тот факт, что труп Норы — каким бы зверски изуродованным он ни был, — пропал без вести. Как именно Харрис убил ее?

Вся эта кровь, зубы и ошметки плоти… Ножу такое не по силам. Что тогда могло стать орудием убийства? Топор? Твердый край лопаты?

Бедную девушку забили до смерти, а ведь обещали ей, что отвезут ее в Бостон, позаботятся о ней, и там она родит ребенка. Она взяла с собой свои цветные карандаши, чтобы скрасить время в поездке. Возможно, она нарисовала что-то, пока ждала в хижине, и Харрис сжег улики в камине, а карандаши бросил туда же, в огонь.

Мэтью провел рукой по лбу. Ему нужно было взять себя в руки, чтобы встретиться с этим человеком за ужином, и, если он хоть на йоту покажет свое изменившееся отношение, хитроумный убийца заметит это. Наверняка Харрис может почувствовать это мгновенно.

Если он взял лопату у Бейнса, чтобы убить Нору Суэйн, то что насчет других пропавших предметов? Шестифутовый измерительный стержень, моток толстой бечевки и джутовые мешки — что с ними? Воспользовался ли Харрис лопатой, чтобы похоронить Нору, когда сделал свое грязное дело? Может, потом именно он попросил кого-то из Бостона написать ее отцу? Кого он попросил? Добровольного соучастника или человека, который понятия не имел о преступлении?

Еще кое-что не давало Мэтью покоя. Амбар Йейтса Джонси с навесным замком и запорная пластина, которую купили тринадцатого сентября. Харрис купил собственный набор для хижины пятнадцатого числа. Очевидно, он убил Нору — скорее всего, ранним вечером или ночью пятнадцатого сентября, и в его распоряжении уже было все необходимое, чтобы запереть место преступления.

Но для чего ему понадобилась бечевка и мешки? Если Нора была уже мертва — а, видит Бог, невозможно выжить, потеряв столько крови, — ему не понадобилась бы бечевка, чтобы связать ее. Возможно, на соломенном настиле было какое-то одеяло или покрывало, в которое он мог завернуть труп, чтобы вытащить его наружу — вот, почему на крыльце и ступеньках не было крови.

У меня с Харрисом неоконченное дело. Передай ему, что за ним должок за ту ситуацию, и Друцилла уже выходит на тропу войны! — сказал пьяный Йейтс Джонси в таверне «Красная Клешня».

Грузная Друцилла, отпирающая свой амбар ключом и держащая в руках корзину с едой…

Та ситуация.

Что это могла быть за ситуация?

Мэтью решил, что подготовился настолько, насколько это вообще возможно. Он взял свой фонарь и, выходя из комнаты, заметил Харриса — тоже с фонарем в руке — спускающимся по лестнице справа от него. Мэтью неподвижно стоял в дверях с бешено колотящимся сердцем, пока Харрис не скрылся из виду, и лишь после этого воспользовался возможностью, на которую надеялся.

Он прошел по коридору и тихо постучал в дверь, за которой лежала Симона Тракстон.

— Кто там? — раздался слабый и подрагивающий голос.

— Мэтью Корбетт, мэм. Могу я войти?

После паузы последовало еще более слабое и неуверенное: «Да».

Мэтью вошел.

Она лежала на своей койке, укрытая несколькими одеялами, опираясь на гору подушек. Лицо женщины было повернуто к огню в камине. Рядом с ней на маленьком столике, на котором также стояли чайник и чашка, горел двойной канделябр со свечами, а на полу лежала стопка книг и, похоже, набор для вышивания. Рядом, в нескольких футах от койки Симоны, стояла еще одна койка — видимо, ей пользовался Харрис. Также в комнате стояло одно кожаное кресло.

Мэтью закрыл за собой дверь. Когда он подошел к женщине, у него сложилось впечатление, что прежде она была очень красива. Однако теперь ее кожа была желтоватой, щеки ввалились, темно-карие глаза запали, а вокруг них скопились морщинки реальной или воображаемой боли. Она подняла свои тонкие бледные руки, чтобы прикоснуться к своим длинным волосам, будто пытаясь предстать в лучшем виде перед посетившим ее джентльменом. Из этого мало что вышло.

— Добрый вечер, — поздоровался Мэтью, встав в изножье ее койки.

Она кивнула. Ее глаза сузились, как будто ей было сложно разглядеть его.

— Вы — тот молодой человек, которого нанял Харрис. Из Нью-Йорка.

Это было утверждение, а не вопрос, но Мэтью все же кивнул.

— Верно.

— Вы здесь, чтобы засвидетельствовать безумие Форбса, — сказала она. — Бедняга. Я помню, когда он был живым и здоровым. И Мэри… она была настоящим сокровищем. Жизнь может быть ужасно жестокой, вам так не кажется?

— К сожалению, это так.

— Я хорошо знаю, насколько это верно. Упокой Господь душу моего дорогого отца. Кажется, все это произошло только вчера, но на самом деле прошла вечность. Вы понимаете?

— Да.

— Вы не присядете ненадолго, чтобы составить мне компанию? Харрис говорит, что Уикс скоро принесет мне ужин, но… Пожалуйста, сэр, останьтесь. — Она указала на кресло. — Доктор Гэлбрейт обычно сидит там, — слабо улыбнулась Симона. — Он — еще одно сокровище. Без него… Вы, наверное, знаете, мне нездоровится.

Мэтью сел в кресло.

— Я сомневаюсь, что атмосфера этого места вам подходит. По правде говоря, я сомневаюсь, что она хоть кому-то подходит.

— Да, здесь ужасно, не так ли? Я мечтаю вернуться в Бостон, но боюсь поездки, хотя дорогу сюда вместе с Харрисом я выдержала. Но я бы не вынесла, если б меня оставили одну в доме. В Бостоне, я имею в виду. У нас есть слуги, но это не то же самое, что муж, который находится рядом. Жена нуждается во внимании супруга.

— Конечно, — согласился Мэтью. — Я так понимаю, ваш муж много раз приезжал сюда, как до несчастного случая с Мэри, так и после. Вы сопровождали его в большинстве поездок?

— Несколько раз. Не всегда. Он энергичный, мой Харрис. Я должна признать, что не могу за ним угнаться. Он всегда в движении, то тут, то там. Он напористый. Да, это было бы правильным словом. По правде говоря, он меня изматывает. Знаете, мой отец был похож на него. Человек дела, всегда в движении, всегда с планом, который нужно исполнять. Такова жизнь подобных людей, не так ли?

— Безусловно.

Симона попыталась приподняться на подушках.