Отогрелся немного — и дальше пошел. Столицу Аоки знал хорошо и стремился миновать как можно скорее, не привлекая внимания ночных сторожей.

Их желтые и оранжевые фонарики покачивались то тут, то там, словно призраки умерших ходили по земле.

Утро Аоки встретил уже за стеной, в предместьях. Тут можно было и отдохнуть, но страх подгонял, не давая замедлить шага. Юность позволяла тратить силы щедро, неразумно — и не требовала платы потом.

Так еще день прошел и другой — мальчишка почти не отдыхал. И запасов еды с собой не взял — не подумал. Лишь горсть миндальных орехов, любимое лакомство. Теперь они кончились.

Редкие рощицы, две трети которых составлял довольно колючий кустарник, сменились более солидным леском.

Аоки устал настолько, что даже не заметил, что в пяти шагах от него на пеньке сидит человек — лет тридцати на вид, смуглый, с худым лицом, в черной одежде. Осознал присутствие незнакомца лишь тогда, когда тот рассмеялся.

— Эй!

Аоки вскинул голову.

— Есть хочешь?

— Да. Только у тебя не возьму, даже если предложишь.

Тот хмыкнул.

— Надо же, осторожный. Да не бойся, бери — платы не потребую.

Он кинул на колени Аоки лепешку. Подросток хмуро глянул на нее — аппетитную, с желтой корочкой — и откусил край.

— Куда идешь?

— Не знаю.

— А откуда, не скажу? Может, я твой хранитель, а ты меня так встречаешь.

— К демонам таких хранителей!

— А ты нахал, — удовлетворенно заметил незнакомец. — Хоть бы спасибо сказал.

— А ты что, добрые дела за спасибо делаешь? — ядовито спросил Аоки, доедая лепешку.

Тот рассмеялся и встал, перекинул потрепанную котомку через плечо.

— Пойдешь со мной?

— Нет.

— Ну и дурак, — беззлобно сказал человек. — В наших краях одиночке просто — сам не помрешь, так другие помогут.

— Другие? Разбойники, что ли? Ты тоже из них? — съехидничал мальчишка.

— Конечно, — неожиданно жестко усмехнулся смуглолицый. Повернулся к Аоки спиной.

Тот устало опустил голову на руки.

— Ладно, идем. Там разберемся, — прозвучало над ухом.

Аоки неожиданно ощутил прилив злости.

«Пусть все катится в Нижний Дом!» — и резко поднялся.

— Кто ты такой? — спросил Аоки около часа спустя, шагая позади незнакомца. Это были первые слова, произнесенные за время пути вдвоем. Под ногами чавкала глинистая земля, колючие ветви елей почти смыкались над тропинкой. Трещала сорока.

— Меня называют Суори, Уж, — не сразу откликнулся человек.

— Куда мы идем?

— Прямо к ближайшему оврагу. Там я тебя убью, ограблю, а тело закидаю ветками.

— Ну и пожалуйста, — Аоки споткнулся о корень. Нога болела, и усталость подступила совсем вплотную — не совладать.

— Не спи на ходу.

— Ты мне не указывай, — вяло огрызнулся мальчишка. Голос Суори отдалился и звучал теперь откуда-то сверху, наверное, из-под облаков.

— Свалишься на тропе — я тебя дальше не потащу. Скоро дойдем до деревни, там отоспишься.

Деревня была крошечной и, как ни странно, не бедной. Деньги тут на полях выращивали, что ли? Постоялого двора, конечно, не было, однако некое подобие дома для путников все-таки содержала старая женщина свирепой наружности. Аоки в жизни к такой на ночлег бы не попросился. А Суори и дела не было до физиономии хозяйки. Он чуть не за шкирку втащил мальчишку в комнату и швырнул на жесткую лежанку.

— Спи! Чтоб утром шел, а не плелся!

Аоки собрался было нахамить в ответ, но уснул раньше, чем успел открыть рот.

— Ну ты и здоров спать!

Резкий, насмешливый голос мгновенно прогнал то, что осталось от сна. Аоки подскочил на лежанке.

— Какого… — он запнулся. И улегся поудобней, всем видом показывая, что ему и тут хорошо. Натянул одеяло до ушей. Суори посмотрел на мальчишку, приподняв бровь.

— Можешь валяться тут хоть до зимы. А я ухожу.

— Уходи. — Аоки мрачно глянул на Суори из-под упавшей челки.

— Дурак. С чем ты останешься?

— Без тебя жил.

— Ну, смотри, — негромко произнес Суори. — Сам со мной пошел. Уже передумал? Оставайся, золотко мое. Мне-то от тебя ничего не надо. А вот ты, я смотрю, привык жить неплохо. Хорошо тебе будет зимой…

— Зачем тебе я?

— Видишь ли… Я не люблю людей, но порой они меня развлекают. А ты забавный. Рысенок… Хириши.

— Не врешь?

— Нет, — он усмехнулся краешком рта. — А ты поверь. А проверишь потом.

— Ладно… Пойду.

Суори расхохотался в голос.

— Какую честь мне изволили оказать! — и, заметив, что мальчишка вновь ощетинился, довольно заметил:

— Привыкай. Я с тобой церемониться не буду.

— Очень надо…

Пока Аоки жевал лепешку, посверкивая неприветливыми глазищами, Суори с кем-то вполголоса разговаривал. Потом привычным жестом подхватил котомку и поманил пальцем Аоки.

Потом была осенняя дорога. Шли на север — все больше попадалось деревьев с пожелтевшей листвой. Зарядили дожди. Аоки мерз — одежда мало годилась для осени. А за последние годы он позабыл про холод, тем паче что в Сиэ-Рэн было гораздо теплее.

— Куда мы идем? — спрашивал он у спутника, но тот лишь отшучивался.

— Одевайся, — он где-то раздобыл теплую одежду.

— Кого ограбил? — буркнул Аоки, натягивая бурые шерстяные штаны и запахивая такую же куртку. — Я смахиваю на пугало.

— Не оденешься — скоро будешь смахивать на труп, — равнодушно заметил Суори.

Они цапались с завидным упорством: Суори, кажется, получал удовольствие, сначала дразня мальчишку, а потом затыкая ему рот едкой репликой, не лишенной здравого смысла. Но и Аоки не оставался в долгу. Один раз уж просто сгреб его за шиворот и пояснил, что не намерен спускать с рук дерзости оборванцам. Запугивать младшего спутника подобным образом было бессмысленно, и оба это знали. Однако раз за разом сталкивались, словно в попытке прояснить, кто чего стоит. Постепенно привыкли друг к другу — хотя вежливее не стали.

Деньги у Суори были, и по дороге он словно пополнял их запас — Аоки не мог понять, за счет чего. Суори и вправду был личностью сомнительной. Благо мальчишка насмотрелся на многое в детстве. Но Суори не просто казался штучкой темной — он был опасен. Пожалуй, Аоки боялся его — и это питало хмурую дерзость мальчишки.

Шли к горам Юсен — в конце концов Аоки это понял. Суори называл его только Рысенком, Хириши. И ни разу не спросил, как его настоящее имя, кто он и откуда. Хотя попутчиком мальчишка был необычным. И держался намеренно грубо — временами это получалось забавно и неуклюже. Суори в основном сторонился людей, не задерживался в деревнях дольше необходимого и разговоры мало с кем вел.