Кристофер был ненормальным.

А завтра в обед ей надо будет сказать ему, что у них нет общего будущего.

1

В это утро шел дождь.

За ночь сгустились облака, положив конец ясной погоде, напоминавшей бабье лето.

Дождь был не сильный, не проливной, а мелкий и моросящий. Весь мир, что еще за день до этого светился в осенних красках, теперь утонул в однотонном сером цвете. А влажность, казалось, проникла в каждый уголочек каждой улицы и дома.

Надин Жоли встала очень рано. Стараясь двигаться как можно тише, она умылась, оделась и сварила себе кофе. Несмотря на огонь в печи, который тлел всю ночь, а теперь заново был разведен Надин, в доме царил сырой холод. Так оно было всегда. Жоли не могла припомнить, чтобы осенью и зимой здесь хоть когда-нибудь было уютно и тепло.

Она стояла, облокотившись о подоконник и обхватив руками горячую чашку, наблюдала, как темнота переходит в рассвет, и думала о том, что там, по ту сторону ущелья, несмотря на отвратительную погоду, когда-нибудь наступит день, а здесь так и останутся сумерки, которые ближе к вечеру вновь сменятся темнотой.

Петер говорил о красивом доме, который будет у них в Аргентине, – большой, светлый, пронизанный лучами солнца, окруженный пастбищами и лугами.

– С деревянной верандой вдоль всей передней части дома, – говорил он, – на которой мы в летние вечера будем сидеть, держась за руки, и любоваться своей землей.

Надин знала о его финансовой катастрофе, поэтому никогда по-настоящему не верила в этот дом и луга вокруг него – последних двухсот тысяч марок не хватило бы на осуществление таких честолюбивых планов. Но она с удовольствием слушала Петера, когда он об этом говорил. Это была красивая мечта, и Жоли хотелось, чтобы он продолжал думать об этом. Сама же она – тихо, про себя – думала о квартире где-нибудь в Буэнос-Айресе, маленькой, солнечной квартире, с тремя комнатами и балконом, выходящим на юг. Она бы выучила испанский и купила бы себе цветастые платья, а вечером они с Петером пили бы вместе красное вино…

«Черт!» – выругалась про себя Надин, и на глазах у нее снова выступили слезы. Она подняла голову, чтобы они не потекли по щекам, оставляя за собой черные следы от туши. Мария могла появиться в любой момент, а если она видела свою дочь плачущей, то неизбежно начинала плакать вместе с ней. Это стало бы для Надин невыносимым – в такое безрадостное утро сидеть здесь и рыдать вместе с матерью.

Ее возмутило, что Анри побывал здесь. Тем самым он нарушил негласное правило: Ле-Боссе был ее территорией, на которой он не должен появляться. Как бы сильно она ни ненавидела эти ущелье и дом, но то было единственное место, где она могла уединиться, и ей казалось, что ее муж об этом знал и считался с этим. Тем не менее он притопал сюда, нарушив границы, хотел забрать ее обратно да еще думал, что, раз Катрин решила уехать, между ними теперь снова всё в порядке. Почему он уцепился за столь абсурдную иллюзию? Это означало, что Анри мог создать сложности, если Надин объявит ему о том, что их брак закончен.

Но, несмотря ни на что, она хотела поговорить с ним – только не здесь, на своей территории, а в каком-нибудь месте, которое не принадлежало ей и которое она могла бы в любое время покинуть.

Она решила съездить вечером в «У Надин», чтобы забрать оставшиеся вещи и навсегда попрощаться с Анри. Ей казалось, что лучше сделать это вечером: посетителей в это время года много не наберется, так что у них с мужем появится возможность обменяться парой слов. Но один или два стола будут наверняка заняты, и Анри не сможет освободиться от дел на долгое время, и уж тем более не сможет последовать за Надин, когда она уйдет. Во всяком случае, это придаст всему происходящему цивилизованные и ограниченные временем рамки.

Дождь усилился. Долину окутало почти непроницаемым туманом. Весь мир окунулся в безотрадность и печаль. Громко топая, на кухню вошла Мария Иснар, плотно закутанная в банный халат, с растрепанными волосами, с очень старым лицом и очень уставшая.

– Холодно, – вздохнула она.

Надин обернулась к матери с умоляющим и полным надежды взглядом.

– Мама, давай продадим этот дом. Пожалуйста! Мы подыщем себе хорошенькую маленькую квартиру у моря, в которой будет много солнца и красивый вид!

Но Мария покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Нет, твой отец приговорил меня ко всему этому, и так я живу. И буду так жить до конца жизни.

– Но, мама, это же… это же сумасшествие! Зачем ты причиняешь себе это? Зачем ты причиняешь мне это?

Иснар снова покачала головой, на этот раз еще сильнее и увереннее.

– Тебе я ничего не причиняю. Ты должна жить своей собственной жизнью.

Затем она села за стол, пододвинула к себе кофейник и чашку, подперла голову руками и начала плакать. Так же, как она делала это каждое утро, сколько Надин ее помнила.

«Своей собственной жизнью, – подумала молодая женщина и снова обратила свой взор к окну. – Откуда мне вообще знать, что это такое?»

2

Месье Альфонс сразу дал понять, что находится на службе. Он выглядел очень предупредительным и явно заинтересованным в том, чтобы продать этот дом.

– Квартал Колетт, – сказал он, – это особенно красивый район. Очень редко случается, чтобы там что-то освободилось. И вообще, весь район пользуется очень большим спросом. Не думаю, что у нас будут сложности с продажей.

– Для начала я хотела бы лишь узнать примерную цену, – сдержанно отозвалась Лаура. – Все остальное я предпочла бы сперва обдумать.

– Конечно, само собой разумеется, – ответил Альфонс. Его маклерское бюро располагалось в Сен-Сире сразу же напротив пляжа, где Симоны всегда купались в прошлые годы. Поэтому Лаура запомнила высокие окна его бюро, когда они с Петером возвращались к своей машине, и теперь посчитала, что проще всего в ее ситуации обратиться именно сюда.

Месье Альфонс вытащил из ящика письменного стола ежедневник, прокашлялся, полистал его и принял, как показалось его клиентке, довольно деловой вид. Она заметила, что в ежедневнике почти нет записей, но маклер, тем не менее, напустил на себя такой вид, словно ему не так-то просто найти свободный час.

– Вы говорите, что мне нужно посмотреть дом уже сегодня? Ну… как насчет четырех часов? – предложил он. – Я смог бы тогда уделить вам время.

– С удовольствием. Значит, в четыре часа.

Лаура поднялась и повернулась, чтобы уйти. Тут ее взгляд упал на второй письменный стол, который стоял наискосок в дальнем углу офиса. На нем размещались компьютер, телефон, несколько папок, бумаги, ручка и маленький цветущий кактус. Но самое главное, там стояла скромная табличка в пластиковой рамке: «Моник Лафонд».

– Моник Лафонд работает вместе с вами? – удивленно спросила Симон.