А борются стоя?

Конечно стоя! Там сидя никак нельзя: раз! и всё, даже не обернёшься! Ручспорт — такой моментальный вид спорта: не успеешь глазом моргнуть, что тебя уже поставят…

Что значит «поставят»? положат руку?

Ну да, да, положат! Когда начинаются схватки вот на замок, или вот грудевое, к груди вот так — это чисто по силе идёт: а в основном — быстро, по резкости!.. Вот осетинки: они что мальчики по борьбе, что девочки по ручспорту — они резкостью больше берут, чем силой. Мне одна девочка сделала срыв: мы в Архызе участвовали, собирались на абсолютное ехать в Питер…

Абсолютное первенство…?

России первенство. Мы боролись, у нас был один-один. И последний раз — у нас обмотали руки — уже три, четыре минуты, в последний момент она поняла уже, что я не с резкости, а я просто силой, весом хочу её поставить, — и она вот так встала, привстала и рукой хоп! и мне с плеча руку выдернула!

Нарочно?

Не нарочно! наоборот… ну как вам сказать… и нарочно, и не нарочно. От нервов.

Ну, там уже на операцию надо было, чтоб ковшик на место поставить, чашечку… После этого я оставила спорт.

Мне тренером предлагали, я не захотела. Не знаю. То, что могла, я всё сделала. Может, так было угодно Богу, что мне пора было остановиться.

Когда вы закончили бороться?

Я закончила полностью в двух тысячах третьем году. Я ещё в лицее училась.

Потом уже подросла — надо матери помогать. А то мама — у ней три тяжёлые операции: почек нет, жёлчного пузыря нет… Аппендицит элементарный чуть не умерла: лопнуло внутри — еле успели…

Я всегда говорила ей: мама, давай я поеду в Москву?

Она говорила: нет, нет.

У нас родственница в Москве, живут с матерью на Царицыно, там две комнаты в коммуналке. Она мне всегда звонила: давай, приезжай к нам, то-сё. Я говорю: мама, можно я в гости поеду?

«Нет, нет».

Я говорю: мама, можно месяц я поработаю? не понравится — уеду.

И вот приехала…

Понравилось?

М-м… Не сказать то, чтобы мне понравилось… В Москве трудно выжить.

Тем более рынок — это тяжёлая вещь. Я сначала пошла туда на Царицыно. Там работала за четыре тысячи в месяц. И — я как сегодня помню — у меня недостача вышла тысяча шестьсот рублей. Но я знала, кто брал. Хотя она знала, та девочка, которая у меня брала: если ей надо будет, она попросит, я бы ей помогла. Она знала это. Для меня не настолько деньги обидны были, мне было обидно её отношение: я за четыре тысячи, грубо говоря, как поп пашу там стою…

Как поп?

Ха-ха-ха, вы не поняли! у нас слово «поп» — это типа как «раб». Я работала — я уходила в семь, приходила в двенадцать, и без выходных: работа — дом, работа — дом… Я домой приходила чисто как зомби, ложилась, думала «сейчас встану искупаюсь, сейчас встану искупаюсь…» Глаза открывала — уже шесть утра! А мне в семь надо быть на работе…

Трудно было. Много было таких ситуаций…

Ну, самую — вот из-за чего я хотела даже домой поехать — ситуацию вам могу рассказать.

Я жила тогда с этой девушкой на Царицыно, но её матери дома не было, мать уехала.

У этой девушки, где я жила, был… мужчина, как говорится, с кем она… имела какие-то отношения. Он не жил на квартире, но отношения у них были.

Я с работы пришла, как обычно, — ну, искупалась, легла.

Вдруг… там было наверное, час, два — но больше двенадцати, потому что в двенадцать я только легла — я проснулась от того, что открылась дверь, слышу.

Открывает вот этот пацан. Он говорит мне: пойдём с нами пить — ну, типа, праздник, двадцать третее февраля.

Я говорю: извини меня (он азербайджанец мальчик), извини, мне на работу утром, то-сё.

Он говорит: давай пойдём.

Я говорю: нет, не «пойдём». Извини, как-нибудь в следущий раз. (Ну так, культурно.)

А он начинает: тебе западло с нами выпить? Что, в падлу тебе? — вот эти дешёвые фразы. Нормальный человек себе такие фразы…

Рынок нас заставляет и материться, и нервничать, и орать, потому что рынок — это очень трудная вещь, — но я не думаю, что я где-то в тюрьме лежала, чтоб так со мной разговаривать: «в падлу» — «не в падлу», вот эти его движения рук вот этих, вот эти пальцы нагибать…

Я так на него смотрю и говорю: слушай, мой дорогой. Во-первых, я сказала: я не хочу! — это первое. Во-вторых, — говорю, — ко мне брат мой в комнату не заходит, когда — я — сплю!

(Там где я выросла — ко мне брат не зайдёт даже в майке. В рубашке заходит, в обычной маечке не заходит: у нас надо, чтоб у мужчины плечи были закрыты. Я даже к отцу на кровать никогда не садилась.)

И я ему говорю: ко мне брат родной не заходит. А может, я без одежды сплю?

И он мне тогда матом! «да мне пофиг», короче.

Я говорю: слушай, выйди, я переоденусь.

А он: нет, вот ты сейчас пойдёшь с нами — что, в падлу? скажи, если тебе в падлу…

Вот это слово «в падлу» он разов сто употребил, пока мы с ним разговаривали.

Я: выйди!

Он говорит: я не выйду, скажи, если в падлу… И дальше маты, не маты… короче, он мне говорит, типа: я твою маму, я твою папу, я твою породу…

Я говорю: слушай, говорю, это ваша порода привык своих матерей материть, сестёр, — у нас так не положено, я не хочу не то что сидеть пить с тобой, я тебя не считаю за человека!

Я знаю, что это грех. Я тоже была в эмоциях, мне тоже руку в рот не клади. Я сама знаю… но зачем сидеть сейчас лицемерить, из себя ангела делать, правильно? Какой я есть, я не скрываю. Я знаю все свои недостатки… и в то же время достатки.

Я ему говорю: слушай, выходишь, нет?

А он мне: да я тебя… там то, сё…

А я вот так на диванчи… на кресличке лежала, которое так выскакивает и раскрывается — я в одежде, только в ночной.

И он подскакивает, короче…

Я говорю: ты тупой?! — говорю, — ты вообще больной?! Тварь, — говорю, — выйди отсюда!

Вот такие фразы я озвучила.

И он на меня опять: да я твою маму…

До моей мамы, — говорю, — тебе, — говорю, — урод, далеко, чтобы ты её… вообще имя её произносил! Это твоя мать, — говорю, — такая, что такого урода как ты родила и сейчас спит спокойно!

Как я это сказала — как он меня здесь схватил, а я в ночнушке была, так, сюда… Это было первый раз в моей жизни, кто-то меня сюда взял… Ну, ночнушка вот так у меня была… и, короче, вот так у меня на столе нож от хлеба. Я не знаю, как я до этого ножа… я вот так вытащила этот нож… Ну, может, или бы напугать… я не то что прям дикая… Я вот знаю, я буйная — да, я буйная: слово скажешь — я два, подерёшься — подерусь! Но я тоже знаю, что у меня не хватило бы силы воли человеку нож сунуть: я на каких нервах бы ни была, я на это очень слаба, я на кровь очень слабая. Ну вот вы: в каком бы бешенстве ни были — вы же понимаете, что вы ножом даже кошку не тронете, там, собаку, не то что человека… Я от испуга схватилась, я этим ножом — я хотела его напугать, и в это время сестра вошла, вот эта, с кем он… и он меня отпускает, вот так её берёт и на меня кидает! — ну, свою девушку, кто моя родственница…