— Да ведь, сделав это, я украшу свою книгу истинным сокровищем, не так ли?.. Я и без того уже столь многим вам обязан, что не знаю, чем отплатить: разумеется, я принимаю ваше условие.

Она лукаво улыбнулась и начала свой рассказ:

— Один философ составил весьма толстый том, где описал все проделки нашего пола, и опасаясь, как бы мы не похитили сей труд, никогда с ним не расставался. Однажды, путешествуя по свету, оказался он в местах, где раскинули свой стан арабы. Некая молодая женщина, сидевшая в тени пальмы, поднялась ему навстречу и так учтиво предложила передохнуть в ее шатре, что он не смог отказаться. Муж этой дамы был в ту пору в отъезде. Не успел философ опуститься на мягкий ковер, как прелестная хозяйка вынесла свежие финики и алькарасас[384]с молоком; наш герой невольно приметил удивительную красоту рук той, что потчевала его питьем и фруктами. Однако, дабы развеять чары юной арабки, чьего коварства он побаивался, ученый взял свою книгу и углубился в чтение. Пленительная особа, оскорбленная подобным пренебрежением, сказала сладкозвучным голосом: «Должно быть, эта книга очень увлекательна, раз вы только о ней и думаете. Не будет ли нескромно с моей стороны спросить у вас, о какой науке идет там речь?..» Философ отвечал, потупясь: «Дамам этого не понять!» Отказ лишь сильнее распалил любопытство юной арабки. Она выставила вперед ножку — прелестнейшую из всех, какие когда-либо попирали зыбучие пески пустыни. Не в силах побороть соблазна, философ отвлекся от книги и взгляд его не замедлил подняться от ножки, сулившей сладостные удовольствия, к еще более пленительной талии; прошло еще мгновение, и он вперил дышащий восторгом взор в сверкавшие, как уголья, черные глаза юной азиатки. Она еще раз осведомилась, какую книгу читает философ, и так нежно звучал ее голосок, что очарованный мудрец ответил: «Автор этой книги — я сам, но содержание ее придумано не мною; в ней рассказывается обо всех хитростях, изобретенных женщинами». — «Как?! Абсолютно обо всех?» — спросила дочь пустыни. «Да, обо всех! Лишь постоянно изучая женщин, я перестал их бояться». — «Ах!..» — произнесла юная арабка, потупив длинные ресницы, а затем внезапно обожгла мнимого мудреца таким взглядом, который тотчас заставил его позабыть и книгу, и описанные в ней хитрости. Миг — и философ превратился во влюбленнейшего из мужчин. Заметив в повадке молодой женщины легкую тень кокетства, чужестранец дерзнул признаться в своих чувствах. Как мог он противиться искушению? Небо сияло голубизной, золотой песок сверкал под лучами солнца, ветер пустыни дышал любовью, а жена араба, казалось, была так же горяча, как окружавшая ее природа: пылкие глаза ее увлажнились, и кивком головы, от которого, кажется, качнулся жаркий воздух пустыни, она позволила чужестранцу произнести слова любви. Самые сладостные надежды уже пьянили мудреца, как вдруг красавица, заслышав вдали громкий топот копыт, воскликнула: «Мы пропали! Это мой муж! Он ревнив, как тигр, и еще более свиреп... Заклинаю вас именем пророка: если вы меня любите, спрячьтесь в этот сундук». Перепуганный сочинитель, не видя никакого другого способа выйти из этого затруднительного положения, влез в сундук, который молодая женщина тотчас заперла на ключ. Выбежав навстречу супругу и осыпав его ласками, которые привели грозного азиата в превосходное расположение духа, она сказала: «Я должна поведать вам удивительную историю». — «Слушаю тебя, моя газель», — отвечал араб, усевшись на ковер и скрестив ноги, как это принято на Востоке. «Нынче сюда явился некий философ! — сказала женщина. — Он утверждал, что собрал в одной книге все проделки, на какие способен наш пол, и вдобавок объяснялся мне в любви». — «В таком случае...» — вскричал араб. «Я его выслушала!.. — хладнокровно продолжала красавица. — Он молод, настойчив и... вы приехали как раз вовремя и спасли мою пошатнувшуюся добродетель!..» Араб взревел, как лев, и схватился за кинжал. Философ, который, съежившись в сундуке, слышал всю эту беседу от первого до последнего слова, проклинал свою книгу, всех женщин мира и всех мужчин Петрейской Аравии. «Фатме!.. — вскричал муж. — Если жизнь тебе дорога, отвечай!.. Где изменник?..» Испуганная бурей, которую она сама же накликала, Фатме упала к ногам супруга и, трепеща грозной стали его кинжала, бросила робкий и быстрый взгляд в сторону сундука. Объятая стыдом, она поднялась с колен и подала ревнивцу ключ, висевший у нее на поясе, однако в тот миг, когда муж уже повернул ключ в замке, хитрая арабка вдруг расхохоталась. Фарун растерялся и с тревогой взглянул на жену. «Наконец-то я получу золотую цепочку! — воскликнула Фатме и запрыгала от радости. — Вы обязаны мне ее подарить — ведь вы забыли сказать «Диадесте». В другой раз будете внимательнее». Ошеломленный муж выронил ключ из рук и, преклонив колена, вручил своей дорогой Фатме чудесную золотую цепь, суля ей сокровища всех караванов, какие проходят через пустыню, лишь бы она больше никогда не прибегала ради выигрыша к таким жестоким шуткам. Затем, поскольку он был араб и не любил разбрасываться золотыми цепочками даже ради увеселения собственной жены, Фарун вскочил на коня и вихрем умчался прочь, надеясь отвести душу в пустыне: он слишком любил жену, чтобы показать ей свое огорчение. Фатме же, вызволив полумертвого от страха философа из сундука, важно сказала: «Прошу вас, господин доктор, не забудьте упомянуть этот случай в вашем сборнике».

— Сударыня, — обратился я к герцогине, — я понимаю, что вы хотели сказать. Если я женюсь, моя жена сыграет со мною шутку, доселе небывалую, однако не сомневайтесь: в этом случае я явлю восхищенным взорам современников пример образцового самоотвержения.

Париж, 1824—1829

К § 1 Размышления XXV

Дабы глубоко вникнуть в смысл этого параграфа, порядочный читатель обязан перечесть его несколько раз, ибо автор вложил в него все свои идеи.

Почти все места книги, кажущиеся серьезными, и все, кажущиеся шутовскими, станут вам понятны, если вы будете играть словами![386]