Фюрер Великого германского рейха стоял на платформе, а позади него, как в былые времена, стояли его паладины. Он был одет в длинную накидку, а фуражка была низко надвинута на лицо. Это все, что я увидел, выскочив из поезда и пристроившись рядом с фюрером, прежде чем гость с берегов озера Гарда вышел из своего вагона. Это было частью моих обязанностей как переводчика, и я всегда успокаивал себя мыслью о том, что если дела на войне пойдут совсем плохо, то я, может быть, смогу найти себе работу на железной дороге.

Через мгновение мы оказались лицом к лицу с Муссолини.

– Дуче, несколько часов назад я пережил величайшую удачу в моей жизни!

Гитлер протянул Муссолини левую руку, и я увидел, что его правая рука была на перевязи.

Было около 15.30.

Вскоре мы узнали, в чем заключалась удача Гитлера. Он вкратце рассказал нам, как, оказавшись на волосок от смерти, он сумел уцелеть во время покушения на его жизнь в 12.50 того дня. Муссолини пожал руки Герингу, Риббентропу, Борману и, разумеется, Генриху Гиммлеру, который дергался от возбуждения. Гиммлер вскоре отбыл вместе с Гитлером и Борманом в короткую поездку от станции до «Волчьего логова», а Муссолини пришлось довольствоваться обществом Геринга, министра иностранных дел Маццолини и посла Анфузо вкупе с Риббентропом и старым маршалом Грациани с его коллегой Кейтелем. Вскоре мы уже стояли перед руинами так называемой «чайной», где проходило дневное совещание. Это была комната размерами примерно пять на четырнадцать метров. В центре стоял стол с картами, достаточно длинный, чтобы вокруг него могли разместиться бок о бок пять человек. Вся эта комната представляла собой картину полного хаоса и опустошения.

Оба диктатора присели – один на перевернутый ящик, другой – на шаткое кресло, и я подумал, что они напоминают сейчас героев шекспировской трагедии. Человек, только что обманувший смерть, произносил монолог, а Муссолини вращал глазами, как мог делать только он. Как выяснилось, фюрера спасло Божественное провидение. Было заявлено, что чудесное спасение фюрера подвигнуло бы Вагнера на создание новой версии «Зигфрида», а поскольку теперь всем стало ясно, что фюрер был любимец богов, то совместная победа обеих стран будет обеспечена. Страшный хаос, окружавший нас, запах смерти и разрушения, а также вид человека, который чудом избежал ее, оставшись практически невредимым, – разве это не было подтверждением чуда? Муссолини был гостем и истинным сыном юга, с его чисто латинской верой в приметы и знамения, поэтому его не надо было убеждать в этом.

Я хорошо помню, что был поражен не меньше Муссолини, и любой, кто будет говорить, что на него чудесное спасение Гитлера не произвело никакого впечатления, скорее всего, лжец или дурак. Один из двух властелинов мира – повелитель света или тьмы – несколько часов назад наверняка вмешался в ход мировой истории. Не берусь утверждать, был ли это дьявол или Всемогущий Господь, и, к счастью, никто меня к этому не призывал.

Мне пришлось долго переводить после того, как Гитлер закончил свой рассказ о взрыве. Оставшуюся часть дня посвятили переговорам и обсуждению насущных проблем. Риббентроп совещался с дипломатическими советниками Муссолини, графом Маццолини и Филиппо Анфузо, а маршал Грациани держал военный совет с Кейтелем и Йодлем.

Ничего нового, скорее всего, не придумали. Гитлер, который произнес еще один монолог о политическом и военном положении, высказался за грубую и безжалостную интенсификацию военных действий ради окончательной победы. Он также несколько раз намекнул на секретное оружие, одной из задач которого было полное уничтожение Лондона. Бенито Муссолини нарисовал мрачную картину партизанских налетов и гражданской войны на юге и оживился только при упоминании о своей новой армии, две дивизии которой он хотел немедленно отправить в бой. Он передал своему другу меморандум на трех страницах, вчерне набросанный в дороге. Этот документ был посвящен неприятному вопросу об итальянских солдатах, которые были интернированы в Германии и не явились добровольно на службу в эти четыре новые дивизии. Гитлер принял предложение Муссолини вернуть эти сотни тысяч итальянцев на родину, и глаза дуче вновь засверкали огнем.

Однако все эти вопросы часто поднимались и обсуждались ранее. Единственным новым фактом было то, что Гитлер пережил попытку переворота в своем собственном рейхе и итальянцам теперь не придется молча терпеть колкости по поводу 25 июля и 8 сентября. Я был достаточно хорошо знаком с господами Маццолини, Анфузо и «ужасным стариком» Грациани, чтобы видеть, что их плохо скрываемые усмешки, чопорное сочувствие и многословные ссылки на различные чудеса демонстрировали глубокое внутреннее удовлетворение событиями этого дня. Видно было, как их радует, что слово «изменник» стало теперь применяться и к высшим немецким офицерам, тогда как до этого оно употреблялось только по отношению к их соотечественникам, но их радость оставляла горький привкус.

Стало еще горше, когда мы прервались на традиционное чаепитие, которое превратилось в пытку. Откуда ни возьмись появился Витторио, сын Муссолини, жирный и глуповатый, который не любил совещания столь же сильно, сколько он любил свой желудок. Мы собрались вокруг большого чайного стола в одном из домиков, не поврежденных взрывом. Я занимал свое обычное место между двумя диктаторами, а высокопоставленные итальянские и немецкие гости расположились вокруг. Стол был накрыт с исключительной аккуратностью и обслуживался все теми же голубоглазыми мальчиками в белых мундирах. Но если бы не разговоры присутствовавших здесь немцев, сторонний наблюдатель никогда бы не догадался, что только благодаря вмешательству свыше это чаепитие вообще состоялось. Как водится, говорили все, и в первую очередь Геринг, Дёниц, Риббентроп и Кейтель. Неожиданно они нашли объяснение, почему победа не давалась им в руки: причиной всему был заговор генералов. Разговор вновь и вновь возвращался к генералам, и Геринг с видом абсолютно неподкупного человека, который так хорошо сочетался с его безукоризненно белым мундиром, с серьезнейшим видом заявил, что эти же самые подлые генералы тайно отводят с линии фронта лучшие боевые части.

Намечались крупные перемены. Дёниц подтвердил это от имени своих голубых кителей, Риббентроп – от имени своих дипломатов, которые попали под резкую критику Геринга, даже в этой мрачной обстановке, а Мартин Борман, «серый кардинал», – от имени партии. Сбросив всю ответственность за поражения на плечи генералов, они принялись громко заявлять о своей вере в окончательную победу. Во время этой демонстрации верности я оглядел сидевших за столом. Муссолини и Анфузо обменивались довольными взглядами, а Грациани понапрасну пытался произвести впечатление на Кейтеля рассказом о неудавшемся покушении на него в Аддис-Абебе. Витторио Муссолини расправлялся с третьим куском торта, а его отец нервно лепил фигурки из куска того же торта. Я повернулся к Гитлеру с намерением вовлечь его в разговор со своим другом, но тут же отказался от этого. Увидев, как он, съежившись, сидит на своем стуле, словно неподвижный идол с устремленным в бесконечность взглядом, я почувствовал, что то, что случится в ближайшие минуты, вовсе не будет похоже на мирную застольную беседу.

Прошло несколько минут, когда все ощутили некоторую неловкость и замешательство, после чего грянул гром. Снаружи по оконным стеклам непрерывно барабанил слабый дождик. Все взгляды были прикованы к одному-единственному человеку, который мог нарушить это оцепенение.